Королевская Франция. От Людовика XI до Генриха IV. 1460-1610 - [2]

Различные ритуалы требуют подбора на определенное время сотоварищей, которых для этого король назначает из аристократов высокого ранга. Таким образом на основании традиционной трехкомпонентнои схемы достигается сопряжение вокруг особы самого суверена как объединителя культов церемоний, идеи о превосходстве высшей военной знати и, наконец, заботы о здоровье, что служит метафорическим источником процветания, в том числе экономического, более широкой общности.

Сакральность суверена имеет и другие, менее церемониальные, но более драматические последствия: король при коронации дает клятву искоренять ересь в своем королевстве. Таким образом, классическая монархия во Франции и в других странах в религиозном плане (по крайней мере в принципе) является веронетерпимой, несмотря на то что время от времени и в течение достаточно долгого периода наблюдается феномен ограниченного сосуществования с еретическим инакомыслием. Такое случалось, например, в различные моменты Религиозных войн или в период действия Нантского эдикта (1598 г.) до его отмены (1685 г.). Тенденции к религиозной монополии тем не менее остаются устойчивыми: они опираются и на апофегму XVI века — «Единый закон, единая вера, единый король», а также и на афоризм «Религия королевства есть религия его подданных» (Cujus regio, ejus religio). Правильно понятый или кажущийся понятым интерес государя вынуждает его отстаивать определенное единообразие веры среди королевских подданных. Он добивается таким образом вечного спасения для самого себя. Государство устанавливает в этих целях религиозное единообразие. Оно заключает пакт социального характера[1] во всех смыслах этого слова с официальной Церковью. Разрушительные последствия, которые порой порождаются таким монополизмом, не осознаются массой ослепленных современников. Макиавелли — вопреки сврему цинизму, а может быть, и благодаря ему — самым первым стал проповедовать насильственное обращение нонконформистов. В этом смысле наши короли, известные как религиозные гонители (например, Людовик XIV), не отличаются особой жестокостью по сравнению со своими коллегами. Испания эпохи Возрождения изгоняет евреев, мавританцев. Англия со времен Елизаветы, ссылаясь на уголовное законодательство, практикует дискриминацию папистов, и не только ирландского происхождения. Далекая Япония в эпоху нашего Людовика XIII уничтожает христианское меньшинство. Пример терпимости голландцев найдет своих подражателей во Франции лишь во времена Бейля или Вольтера. А практические последствия появятся намного позже.

Сакральная сущность монархии, с другой стороны, органически вписывается в целостную систему символов и функций. Возрождение их проясняет: они включают в себя понятие королевского сана и справедливости, которые имеют фундаментальное значение для института суверена в своей целостности. Эта справедливость и этот сан бессмертны или по крайней мере долговечнее эфемерной физической персоны следующих друг за другом королей. Подтверждаются изречения XVI века: «Король, корона и справедливость не умирают никогда» и «Правосудие не прерывается». Чтобы лучше продемонстрировать вечность королевского служения, английские юристы елизаветинской эпохи выдвинули теорию двух тел у короля: одно — смертное, как и у любого человека, а другое — бессмертное, которое воплощает институт монархии. Оно на регулярной основе переходит от предшественника к преемнику. Во Франции (закон 1538 г.) монарх имеет двух ангелов-хранителей: одного — для его частной персоны, другого — для его официального титула. Когда умирает Франциск I, вечность высшего служения представлена манекеном покойника в натуральную величину, который до деталей похож на оплакиваемого усопшего. Манекен облачен в красное, как парламентарии, отправляющие правосудие. Его выносят приподнятым в полный рост, и эту гигантскую куклу располагают на самом почетном месте в погребальном кортеже покойного короля. Члены парламента в ярко-красных одеяниях сопровождают величественную куклу, подчиняясь обычаям и нормам, которые соблюдались при кончине предшествующих королей, как в том, что касается изображения монарха, так и в порядке следования сопровождающих.

Отсутствие скорби или черной одежды подчеркивается пунцово-красными одеяниями судей. Лучше, чем любая речь, эти одеяния напоминают, что правосудие не умирает как главная часть короны или как внешнее и нетленное тело короля. Так проявляются различные аспекты первой функции наших прежних глав государства: сакральность, справедливость, а вскоре и суверенное верховенство. Жан Боден даст позднее, в 1576 году, определение последнего понятия в шести книгах своего труда «Республика». Шпага Франции у главного оруженосца, гарцующего на коне перед изображением усопшего монарха, напоминает о второй — военной — функции, неотделимой от королевского сана.

В XVII веке, после смерти Генриха IV, составляющая правосудия сохраняется: на торжественном заседании Парламента, созванного после гибели Беарнца, принимается решение о возведении на престол Марии в качестве регентши и малолетнего Людовика XIII сразу после убийства (1610 г.). Между тем во времена первых Бурбонов абсолютизм находится на подъеме. Но отныне подчеркиваются, в ущерб обезличенному сану королей, верховенство биологическое и чисто семейное кровное родство, переходящее от отца к сыну, другими словами, утверждается мистика крови.