Королева Виктория - [18]

* * *

День, когда Виктория проснулась королевой, стал поворотным в ее отношениях с матерью. «До восемнадцати лет я не знала в жизни счастья», – признавалась Виктория и, обретя его, не желала делиться им ни с кем. Особенно с матерью. Она с азартом обрывала все ниточки, за которые столько лет дергала ее герцогиня. Первый указ королевы – перенести ее кровать из материной спальни. В ту ночь она впервые спала одна и превосходно выспалась.

И 20 июня, и в последующие дни герцогиня пыталась пробиться к дочери, но встречала неминуемый отказ. Даже ужинали они порознь. Хочется поговорить? Пусть попросит аудиенции, как и прочие подданные британской короны.

«Пришлось напомнить ей, кто она такая и кто я», – с детской мстительностью рассказывала Виктория лорду Мельбурну. Тот согласно кивал: «Мера неприятная, однако же необходимая»[45]. Премьер не выносил герцогиню с тех самых пор, как ему приходилось оборонять от нее казну, поэтому на выражения он не скупился. Герцогиню он называл «лгуньей и ханжой», говорил, что «никогда еще не встречал такой глупой женщины». Виктория ничуть не обижалась за мать, только поддакивала и смеялась так, что десны сверкали. Приятно, когда тебя понимают!

Герцогиня неистовствовала. Она вступалась за сэра Джона, которого дочь «своим обращением заклеймила в глазах всего света». Но еще обиднее было за себя. Вся ее жизнь вращалась вокруг интересов дочери, и что она получила взамен? Нахалка знать ее не желает. Даже с «серой мышкой» Аделаидой Дрина обращалась почтительнее, чем с женщиной, которая родила ее, выкормила, вырастила! Теперь, когда регентство выскользнуло у нее из рук, герцогиня Кентская рассчитывала хотя бы на титул королевы-матери. Но Виктория решила, что звания «матери королевы» ей хватит за глаза. В данном случае от перемены мест слагаемых полностью изменялась сумма – вместо почестей герцогиню ожидало место за столом ниже всех принцесс крови.

На следующий день рождения мать вручила Виктории томик «Короля Лира»: вот что случается с неблагодарными детьми, которые так гадко поступают с родителями. Дочь пропустила намек мимо ушей. Обижаться Виктория умела надолго и со вкусом, упиваясь своей злопамятностью. Она отгородилась от матери глухой стеной, и все попытки герцогини прорваться сквозь нее вызывали у дочери в лучшем случае раздражение. Год за годом герцогиня лепила из дочери великого монарха – и потеряла ее в процессе.

«Одна», «наедине», «в одиночестве» – вожделенные слова проникли в дневник Виктории. На самом же деле она почти не бывала одна. От нее ни на шаг не отходила Лецен, окончательно заменившая ей мать. По распоряжению Виктории гувернантку поселили в рядом с ее покоями. А уж позже, в Букингемском дворце, в стене королевской спальни пробьют дверь, чтобы Виктория могла пошушукаться с Лецен, чьи апартаменты находились в смежной комнате. Поскольку от должности фрейлины Лецен отказалась, для нее был придуман титул «дамы, приближенной к королеве». «Моя любимая Лецен всегда будет находиться рядом со мной в качестве друга, но она не хочет занимать никакой официальной должности, и, думаю, она права»[46], – радовалась королева. Увы, Лецен еще придется пожалеть об этом решении. Отправить в отставку фрейлину не так легко, для этого нужен повод. А вот расстаться с другом куда как проще.

Глава 6. Коронация

Британцы обожали свою «крошку Вик». Казалось, что она угодила на трон прямиком из детской: ростом полтора метра, к своим обязанностям относится с комичной серьезностью, но на каждую шутку хохочет так, что обнажаются мелкие зубки и сверкают десны.

«Когда она ведет себя непринужденно, трудно представить себе более безыскусное существо… Смеется она задорно, разевая рот во всю ширь… и ест от души, точно так же, как и смеется – я бы даже сказал, что ест с жадностью»[47], – писал мемуарист.

Но железный характер не ржавел от потоков слез, которые по любому поводу проливала коронованная барышня. Неуверенность в себе, в своей внешности и талантах, уживалась в ней с упрямством, а сентиментальность – с бесчувствием на грани жестокости. Взгляд водянисто-голубых глаз навыкате мог заморозить любую улыбку. При всей своей молодости королева была консервативна в вопросах этикета. Нарушителей приличий ожидал строгий выговор. Когда ее придворная дама герцогиня Сазерленд на полчаса опоздала на обед, Виктория отчитала аристократку, приказав впредь являться вовремя.

На любую критику в прессе Виктория реагировала с поистине ганноверской вспыльчивостью, и в адрес газетчиков летели бурные проклятия. Впрочем, газеты к ней благоволили. О такой популярности не могли и мечтать покойные дядюшки Виктории. Новая эпидемия – «региномания» – захлестнула Великобританию, и подданные находили выход своим чувствам в гравюрах и балладах, превозносивших «Английскую розу». Некий капитан Гуд следовал за королевой буквально по пятам, пока не был схвачен и помещен в лечебницу для душевнобольных. Другой обожатель ворвался в Королевскую часовню в разгар службы и успел послать королеве десяток воздушных поцелуев, прежде чем его выволокли вон.

Не сказался на популярности королевы и тот факт, что, согласно салическому закону