Королева викингов - [215]

Эльфгар из Уэссекса был высоким худым человеком. Из-под шапки седых волос черным огнем горели глубоко посаженные глаза. Когда Гуннхильд пригласила его к себе, он согласился без видимой неохоты. При королеве находились только две служанки. Чуть пригубив поставленный для него мед, священник заговорил первым:

— Королева, мы слышим о тебе отовсюду. Твоя слава полностью заслуженна. Но — в моих словах нет никакой непочтительности, королева; я молил Небеса, чтобы они послали мне нужные слова, — королева, могу ли я, как служитель нашего Бога и Спасителя Иисуса Христа, посоветовать тебе ради блага королевства и спасения твоей души, чтобы ты выказывала больше благочестия?

Она была почти готова услышать это.

— Мирские заботы всегда оставляли мне очень мало свободного времени, сира Эльфгар, — ответила она спокойно, хотя и не кротко, не отрывая от лица священника пристального взгляда. — Король Хокон Харальдсон, призвавший тебя сюда, делал для веры меньше, чем мои сыновья и я, даже до того, как совсем отрекся от нее.

Эльфгар перекрестился.

— Бог милосерден. Я слышал, что он каялся перед смертью. Я ежедневно молюсь за то, чтобы это было истиной и чтобы он не горел в вечном огне, но очистился от своих грехов и обрел спасение.

Он подался вперед. Да, он бесстрашен, подумала Гуннхильд.

— Королева, я не говорю ни слова против сыновей короля Эйрика. Они не отрекались от Христа. То, что они делают в миру, — лежит вне моего скромного разумения. Самое большее, чего я могу жаждать, это доброта к моей пастве. — Его голос дрогнул. — Но, королева, они посещают мессу, когда имеют такую возможность. Пусть это бывает редко — у всех людей есть работа, и у королей тоже. Ты же, королева, — я слышал о тебе такое, что, конечно, не может быть правдой… Не может быть. И все же — как часто ты, королева, посещаешь церковную службу?

— Когда у меня появляется возможность для этого, — ответила Гуннхильд, чуть заметно пожав плечами.

— Я хотел бы надеяться… Королева, только ради твоего блага могу ли я спросить, когда ты в последний раз причащалась Святых даров? Ибо, как я уже сказал, мне доводилось слышать отвратительные сплетни. Правда должна помочь пресечь их.

Что ж, до этого должно было дойти, рано или поздно.

— Правда, — сказала Гуннхильд все так же спокойно, — заключается в том, что король, чтобы сохранить свою королевскую власть, должен иногда совершать такие поступки, которые — да простятся эти слова мирянке, — я думаю, Христос никогда не сделал бы. То же самое относится и к матери королей.

— Твои сыновья ходят к исповеди, королева. Они творят молитву Деве Марии и «Отче наш» и получают отпущение грехов.

Как правило, они так и поступают, думала Гуннхильд. И что же это означает? Убийство ради достижения какой-нибудь цели было для них законным деянием; так было в отношениях и между язычниками, и между христианами — так какая же на самом деле между ними была разница?

— Возможно, дело еще и в том, что я, слабая женщина, слишком страшусь, — сказала она. — К тому же как могу я сказать тебе, что оставила позади все те грехи, которые, возможно, совершила, когда я твердо знаю, что буду вынуждена совершить их снова?

— Я не могу поверить, что они слишком серьезны, королева. — При этих словах священник вздрогнул. — Этого не должно быть.

— Я не говорила, что это так, сира Эльфгар. Я лишь сказала, что лучше подожду, пока эти события не завершатся. Тогда я смогу обратиться к Богу с мольбой о примирении.

Священник набрал в грудь воздуха.

— Моя госпожа, моя госпожа, умоляю тебя. Ты идешь на страшный риск. Сколько главных церковных праздников ты уже пропустила?

Гуннхильд добавила в голос холода:

— Теперь ты зашел слишком далеко, священник. Я королева. Мы не будем больше обсуждать это сегодня.

За трапезой священник говорил мало и очень скоро ушел. Но Гуннхильд знала, что еще услышит о нем.

Почти сразу же она узнала, что он разослал по округе весть. И во второе воскресенье церковь была полна. Здесь были не только жители Сторда, но и приезжие с соседних островов; они прибыли накануне и переночевали у друзей и родственников или же в своих лодках. Гуннхильд сочла, что с ее стороны отсутствовать на службе было бы неразумно. Для нее отвели почетное место, но и там сильно пахло влажной шерстью и потными людьми. Запах ладана не мог перешибить это зловоние.

Сира Эльфгар не только отслужил мессу, но и произнес проповедь. Он стоял, возвышаясь над своими прихожанами, и глаза его горели ярче, чем немногочисленные свечи. С тех пор как Гуннхильд покинула Йорк, ей не доводилось слышать подобного голоса — он накатывался, как прибой, и порой стихал, как отбегающая от берега волна. В Дании тоже не было таких священников — Брайтнот, бедняга Брайтнот чуть ли не стонал, — и здесь, в Норвегии… Как удалось Хокону Воспитаннику Ательстана раздобыть такого священника для такой дыры? Она спросила себя и почувствовала, как по спине у нее пробежали мурашки: а что, если норны взялись за дело уже тогда, в те давно минувшие года?

— …грех против Святого Духа, который не может быть прощен, — грех, словно огненным клеймом запечатленный на душе, грех, грызущий ее, подобно морским червям, доколе она не огрузнет и не потонет в безднах, из коих несть спасения… На дне водоворота суть Преисподняя, а в оной огнь опаляющий, пламенеющий вовеки…