Королева Риррел - [7]

Роут вылила мыльную воду, ополоснула лохань и понесла стопку чистой посуды в дом. Готто поднялся, уступая ей дорогу, и пошел за ней следом. Кот, которого он сбросил на крыльцо, приземлившись на лапы, недовольно дернул хвостом.

— Ты же знаешь, Роут, я старался об этом не вспоминать. Хотя это так трудно, видя, как твое лицо день за днем остается все таким же… каменным. Иногда мне кажется, что боль выжгла в твоей груди сердце, и ты больше ничего не чувствуешь. И тогда мне хочется вспоминать снова и снова, все до мельчайших подробностей, чтобы заставить тебя плакать. Но снова и снова я говорю, как будто с самим собой. Когда мы добрались до Ачурры…

Женщина продолжала молчать, но по ее лицу скользнула болезненная тень воспоминания. Готто и сам зажмурился — настолько яркой вдруг показалась ему картина из недавнего прошлого. Вот маленький баркас решительно меняет курс и увлекает за собой грозный пиратский корабль. Легким перышком он скользит по волнам Горячего моря, а на другом баркасе семь человек смотрят ему вслед с горечью и надеждой…

— Когда мы поняли, что пиратский корабль погнался за вторым баркасом, мы здорово тогда переругались. Двое из команды и, признаюсь, я кричали, что нужно спасать свои шкуры, раз представилась такая возможность, и возвращаться в Мидон. Пираты все равно не позволят нам подойти незамеченными к берегу. Но Чи-Гоан заявил, что если мы решим возвращаться, то он отправится на Ачурру вплавь. Его поддержал Поло. С трудом сдерживая слезы, он говорил, что его старший брат Нико, который плыл на втором баркасе, не для того жертвовал сейчас собой, чтобы мы проявляли позорную трусость. Они с братом отправились в это плаванье, чтобы отомстить за смерть их младшего братишки, жениха Пэрил. Тогда я велел себе успокоиться, сел на палубу и стал думать. А потом предложил план. Трое из нас должны были пересесть в шлюпку и плыть к острову — как будто везут больного или раненого. Пираты не станут нас убивать, а возьмут в плен, рассчитывая продать или получить выкуп. Вряд ли они станут связывать больного. Так мы проникнем в их логово и постараемся разузнать, где они держат пленниц. Мы должны будем сделать это до наступления темноты, чтобы ночью отвлечь внимание пиратов на себя и дать возможность Поло подвести баркас к берегу.

Сейчас я понимаю, что план никуда не годился. Только по милости святых нас не перебили в самом начале. В шлюпку сели мы с Чи-Гоаном и Дек, один из мидонских парней. Чи-Гоан лег на дно, притворяясь раненым. Он царапнул себе ножом левое плечо и был весь в крови. Корабль, действительно, еще не вернулся, и пираты не знали, что баркасов было два. Они решили, что мы попытались сбежать, но испугались открытого моря и выбрали плен. Пираты сразу же узнали меня. Они очень потешались, что я снова попался. Кто-то тут же вспомнил схватку в лесу по дороге в Фолесо, и я получил пару сильных ударов плеткой. Потом нам с Деком связали руки и вместе с Чи-Гоаном заперли в какой-то чулан.

Выждав немного, Чи-Гоан, повозившись с веревками, освободил нас, а потом снова обмотал нам руки, но легко, чтобы в любую минуту мы могли избавиться от них. Пират, который к нам заявился, ничего не заподозрил. Правда, он был совершенно пьян. Покачиваясь, он пролил на пол вино из бутылки, а затем смачно поцеловал меня в губы, называя при этом своим старым приятелем. Он сказал, что хочет сделать мне подарок. «Позабавься с черномазой девчонкой, приятель. Не переживай, что у тебя связаны руки: эта крошка все сделает сама», — сказал он. Пьяный мерзавец сам не знал, какой, действительно, сделал подарок всем нам: он швырнул в наш чулан бедняжку Пэрпл.

Мне пришлось незаметно наступить Чи-Гоану на руку: при виде твоей сестры в каких-то лохмотьях, со спутанными волосами, он заскрежетал зубами. Но пират решил, что раненый злится из-за того, что не может принять участия в забаве. Мы еле дождались, пока пьяный мерзавец уберется прочь. Но он еще долго давал мне советы, что я должен сделать с девочкой. Поглумившись вдосталь, он, наконец, ушел. Ты слушаешь меня, Роут?

Женщина стояла перед зеркалом. Она сняла с головы платок и теперь водила гребнем по длинным волосам — когда-то блестящим и иссиня-черным, а теперь пепельным от мелькавшей то тут, то там проседи. Не дождавшись ответа, Готто продолжал:

— Нам долго пришлось успокаивать Пэрпл, убеждать ее, что она среди друзей. Потом девочка долго плакала и лишь мотала головой. А когда все-таки заговорила, оказалось, что она заикается. Что мы от нее услышали! У меня аж в глазах потемнело от ярости.

С ней, пятнадцатилетней девчонкой, пираты справились без труда. Никто не обращал внимания на ее мольбы и слезы. Но ты была старше и сильнее. Пэрпл рассказала нам, что, защищаясь, тебе удалось ранить одного из этих негодяев. Поэтому тебя держали в подвале, на цепи.

Тогда я окликнул пьяницу. «Что за подарок ты мне сделал? — сказал я. — Эта девчонка похожа на дохлую курицу. Нет ли у вас кого-нибудь пошустрее?» Пират дохнул на меня кислятиной и засмеялся: «Пошустрее? Это можно. Только потом не зови на помощь».

И тогда тебя, освободив от цепей, привели в наш чулан. Полдела было сделано.