Королева красоты Иерусалима - [82]

Всю ночь слышались выстрелы и крики полицейских – на английском и на арабском. Наутро комендантский час был снят, и Рахелика заспешила домой.

– Ох, чтоб ты была здорова! – бросилась Роза ей на шею. – Ты из нас всю душу вынула, до сердечного припадка довела!

Габриэль прижал Рахелику к груди и сказал тихо и деловито:

– Со скаутами покончено. В такие времена ты не будешь выходить из дому. Мы должны знать, где ты находишься.

Страх перед реакцией отца парализовал Рахелику, и хотя она понимала, что не выполнит его наказа, но смолчала, а он принял ее молчание за согласие. Она даже не пыталась отрицать, что была у скаутов. Когда после взрыва она не вернулась домой, Луна наверняка рассказала родителям об ее участии в скаутском движении.

Рахелика поискала глазами сестру и не нашла.

– Где Луна? – спросила она у матери.

– Пошла в «Закс и сын». Боится пропустить хоть минутку своей работы, – ответила Роза.

– Ладно, я иду в лавку, – сказал Габриэль. – Пойдем, Бекки, отвезу тебя в школу. А ты, – повернулся он к Рахелике, – не смей выходить из дому, даже в школу. Сиди дома.

– Но, папа, я же пропущу занятия!

– Надо было думать об этом раньше, а не идти в скауты без разрешения.

– Прости, папа, но я знала, что ты не разрешишь, а я должна участвовать в борьбе. Все у нас в гимназии или в скаутах, или в «Хагане». Ты же всегда говорил, что ты за «Хагану».

– Да, я за «Хагану». Но я не хочу, чтобы моя дочь без разрешения участвовала в действиях «Хаганы». Я не хочу, чтобы моя дочь бессовестно мне врала!

– Но, папа, я не пошла в «Хагану», я пошла в скауты!

– Это одно и то же.

– Ну пожалуйста, папа, ты не можешь запереть меня в дому!

– Не хочешь быть запертой в дому – идем со мной в лавку, будешь мне помогать, – Габриэль остановился в дверях.

Рахелика не понимала, всерьез ли он это говорит, и не сдвинулась с места.

– Ну? Ты идешь? Или остаешься?

Она молча направилась к двери и вышла вслед за отцом.

С этого дня она уже не возвращалась ни к скаутам, ни в гимназию. Она начала работать с Габриэлем в лавке и сделалась его правой рукой.

Между двумя и четырьмя часами в их большом каменном доме воцарялась полная тишина, это было время послеобеденной сиесты. Впрочем, с тех пор как девочки подросли, а лавка оказалась далеко от дома, днем больше никто не спал. Габриэль уже не приходил домой обедать, как раньше, когда они жили в Охель-Моше. Теперь он обедал в «Рахму» на рынке или делил обед с Рахеликой, которой Роза давала с собой еду в судках. Когда Луна увидела, что отец больше не приходит домой на обед, она тоже перестала приходить.

В четыре часа пополудни, с точностью швейцарских часов, лифт в доме пробуждался к жизни, и тогда Бекки сообщала Розе:

– Я спускаюсь вниз.

Роза этого не любила. Она не очень полагалась на здешнее «внизу». В Охель-Моше, когда Бекки не было дома, она знала, что та у кого-то из соседок или в саду, вместе со всеми детьми квартала. А что такое «внизу» здесь? Большие улицы с машинами, городской сад, где бог весть кто шляется. И все же Роза понимала, что не может не пускать Бекки. Девочке уже одиннадцать, она большая и красивая, тьфу-тьфу, и разве Роза может сказать ей, чтобы сидела дома, только потому, что ей страшно?

В эти часы, когда дома не было ни девочек, ни Габриэля, Роза сидела на балконе и считала проносящиеся по улице машины – большие машины компании «Ха-Мекашер», которые на остановке напротив их дома высаживали пассажиров и принимали новых, и маленькие, как у Габриэля. Иногда она видела, как большой черный автомобиль въезжает в ворота Еврейского агентства, описывает круг, разворачивается и высаживает людей, которые казались ей очень важными персонами.

Она любила слушать отзвуки голосов, доносящиеся во время минхи из синагоги Йешурун. Иногда у нее мелькала мысль спуститься в синагогу, посидеть на женской половине… Но с кем она окажется рядом? С чужими женщинами? То ли дело синагога в ее квартале: там она знала каждого человека. Роза чувствовала себя одинокой и неприкаянной, в голову лезли нехорошие мысли, но она старалась гнать их от себя.

Как велел Габриэль, она перестала говорить об Эфраиме, но не перестала думать о нем. Она по-прежнему ничего не слышала о брате, не имела от него вестей после убийства Матильды. Сара Ланиадо, которая была для Розы источником новостей, выгнала ее из дому и велела держаться подальше, пока шум не уляжется. Да и как бы она пошла к ней сейчас? Откуда ей знать дорогу? И что скажет Габриэль, если она уйдет из дому и направится в Суккат-Шалом?

Прохладный восточный ветер, повеявший со стороны Старого города, не успокоил охватившего ее жара и тревоги. Одиночество жгло ее. Раньше они были близки с Рахеликой, но с тех пор, как Габриэль запретил ей ходить в гимназию и посадил работать рядом с собой в лавке, девочка почти не разговаривает ни с ней, ни с отцом. Ходит в лавку, работает рядом с отцом, делает все, что он скажет, – но даже не улыбнется, весь день с кислой физиономией. Габриэль, конечно, прав, ведь, когда в ночь комендантского часа Рахелика не вернулась домой, Роза думала, что у нее сердце разорвется. Лучше пусть будет рядом с отцом, чем ходит в гимназию; кто знает, какие опасности там ее подстерегают. В любом случае, через год-два найдет себе жениха, зачем ей эта гимназия?