Королева красоты Иерусалима - [144]

– Баста, Роза! Перестань суетиться, позови соседей, пусть немедленно вызовут скорую и поскорей отвезут Луну в больницу!

Бабушка Роза вышла во двор.

– Скорая помощь, скорая помощь! – закричала она. – Кто-нибудь вызовите скорую!

– О боже, что случилось? – появилась Тамар.

И бабушка, у которой совершенно пропал голос, задыхаясь от слез, показала на двери дома. Тамар немедленно послала одного из своих детей в аптеку «Ассута», чтобы попросил там вызвать по телефону скорую, сама же вошла к нам в дом и попыталась привести мою маму в чувство. Бабушка тем временем вынимала вонзившиеся в меня осколки стекла.

Скорая помощь приехала через несколько минут, оглашая улицу сиреной, и маму, которая уже очнулась, положили на носилки и отвезли в больницу.

У бабушки Розы ушла неделя на то, чтобы вытащить из меня все осколки, и все это время дедушка не разговаривал. Он уходил в себя все глубже и даже не спрашивал, как себя чувствует моя мама.

– О господи, Габриэль, – говорила Роза, – почему бы тебе не помолчать немного, уже голова болит от твоей неумолчной болтовни.

Но дедушка не обращал внимания на ее подзуживание и продолжал молчать как рыба. Даже мне не удавалось вызвать у него улыбку.

Бекки стала моей второй матерью. Она всюду брала меня с собой, даже когда шла гулять с красавцем Эли Коэном, даже когда сидела на ступеньках с подружками, даже когда ходила в магазин за покупками.

Однажды мой папа вернулся из гаража днем, нервный и раздраженный, и когда бабушка Роза спросила, что он делает дома в середине дня, ответил ей грубо:

– Оставьте меня в покое!

Бабушка опешила. Никогда прежде он не разговаривал с ней в таком тоне. Даже дедушка, который почти всегда был погружен в себя, и казалось, что все происходящее вокруг его не интересует, поднял глаза.

Отец подошел к кухонной раковине, смыл с себя хозяйственным мылом черные пятна машинного масла, переоделся в чистое и сел за стол.

– Есть что-нибудь поесть? – спросил он бабушку.

– Авас кон ароз, – ответила та.

– Что, опять?

– А где я возьму мясо, керидо? Даже на черном рынке нет мяса.

– За деньги на черном рынке можно купить все, – зло сказал он.

– Ну так у кого есть деньги, пусть и покупает на черном рынке. У нас денег нет, кончились, – ответила бабушка. – Ешь, хоть голодным не останешься.

– От фасоли меня пучит. А от риса я уже стал китайцем.

– Керидо, это все что есть. Другой еды нету.

– Ладно, – ответил мой папа и встал.

– Куда ты? Может, побудешь немного с дочкой?

– Я возьму Габриэлу с собой.

Папа вынул меня из кроватки, усадил в коляску и вышел.

Мы спустились вниз по улице Агриппас. Отец шел без цели, толкая коляску перед собой, он хотел одного – уйти из дома. В животе у него урчало, и, проходя мимо ресторана «Тараблус» на углу Кинг-Джордж и Яффо, он чуть не поддался искушению зайти. Он очень любил клубничное желе, которое подавали там на десерт, но обед в «Тараблусе» стоил добрый десяток лир, а у него их сейчас не было, и он отказался от этой затеи.

Ему позарез необходимо было поговорить с кем-нибудь, рассказать, что произошло сегодня утром в гараже Ицхака, излить душу. И он решил пойти в штаб полиции на Русском подворье, где Моиз работал конюхом.

Он шел, катя коляску, вниз по Яффо, мимо «Биньян ха-Амудим», мимо Кикар-Цион. Остановившись у здания «Дженерали», он показал на каменную статую льва с гордо поднятой головой.

– Скажи льву «Привет!».

И рассказал мне историю о том, как лев каждую ночь, когда никто его не видит, спускается на улицу, делает пи-пи и быстренько возвращается на свое место, на крышу.

Потом он свернул к Русскому подворью, миновал станцию скорой помощи и русскую церковь с зелеными куполами и подошел к штабу полиции. Полицейский в воротах узнал его – они вместе служили в британской армии, и папа задержался на пару минут, давая ему возможность полюбоваться ребенком, а потом направился к конюшне. Моиз, в рабочей одежде и резиновых сапогах, чистил копыта коню.

– Ух ты, какие гости! – обрадовался он. – Как поживает наша боника? – он погладил меня по щеке. – Слушай, а откуда у тебя время разгуливать с девочкой среди бела дня? Нет сегодня работы?

– Я уже не работаю, – ответил папа.

– Что? – опешил Моиз.

– Уволился. Послал Ицхака ко всем чертям вместе с его гаражом.

– Как уволился? Сейчас не лучшее время сидеть без работы.

– Лучше я умру с голоду, чем буду работать на эту скотину!

– Как ты можешь! Это же твой брат.

– Он мой брат? Сволочь он! Тоже мне хозяин нашелся!

– Погоди… Выпей воды, успокойся.

– Да не успокоюсь я! – горячился Давид. – Я сейчас лопну от злости! Ты же не знаешь ничего. С первого дня, как только я начал у него работать, он ведет себя со мной так, будто я обычный наемный работник, будто мы не росли вместе!..

– Да ладно, – попробовал успокоить его Моиз, – это же работа…

– В том-то и дело, что работы нет. Машин почти нет. Даже эти, из Сохнута, которые постоянно приезжали на техобслуживание, теперь заезжают только когда авто совсем в плохом состоянии. Ну вот, поскольку работы нет, я сидел себе и читал «Едиот». И вдруг Ицхак набрасывается на меня, вырывает газету из рук и орет: «Паразит, мало того что я вынужден держать тебя, так ты еще читаешь газету в рабочее время!» – «Так ведь нет работы, – говорю я ему. – Ты что, хочешь, чтобы я притворялся, будто работаю, просто так, для виду?» – «Все правильно, – отвечает он, – работы нет. Так что иди домой». Я смотрю на него и не верю своим ушам. «Ты меня увольняешь?» – говорю. «Нет, это ты себя увольняешь, – отвечает он. – Ты ведь сам сказал, что работы нет». Я чувствую, что сейчас взорвусь: эта скотина знает, какое положение у меня дома, знает, что я сейчас содержу еще и семью жены, – и отправляет меня домой?! Но я сдерживаюсь, забываю о гордости и говорю ему, этому паршивцу, которого я таскал на закорках, с которым мы спали в одной кровати детьми: «Ицхак, мне нужен заработок». – «Деньги не растут на деревьях, – заявляет он, – и я не Ротшильд. Если бы не мама, давно бы уже тебя уволил». Знаешь, я был растоптан. Какая, к черту, гордость, мне никак нельзя оставаться без заработка! И я делаю еще одну попытку: «Ицхак, – чуть ли не умоляю его, – в память о нашем отце, не поступай так со мной!» А он поворачивается ко мне спиной и говорит: «Только в память о нашем отце и благодаря нашей матери я не увольнял тебя до сегодняшнего дня. Я держу тебя здесь из милости, а ты не стесняешься читать «Едиот» в рабочее время, да еще в присутствии других рабочих. Паршивая овца все стадо портит, ты портишь мне работников». Тут уже я не мог сдержаться. Он стоял ко мне спиной, точно я пустое место. Никогда еще я не испытывал такого унижения. Меня будто изнасиловали. И кто? Мой брат, моя плоть и кровь! Я тронул его за плечо и, когда он обернулся, врезал ему как следует, расквасил ему нос. Он стал орать как ненормальный, но я скинул с себя эту вонючую спецовку, швырнул на пол и ушел оттуда. Клянусь тебе, Моиз, я в жизни больше не заговорю с этим подонком, даже если мать встанет на колени и будет меня умолять!