Королева - [6]
Я снова набрала полные пригоршни воды и сумела привести незнакомца в чувство — он забормотал ругательства. Затем мужчина попытался повернуться на бок и простонал сквозь стиснутые зубы:
— У-у-у!
— Мастер Кромвель, позвать на помощь? — спросил слуга.
Он был моложе годами и крепче своего господина — скорее телохранитель, чем секретарь.
— Не могу… пошевелить плечом… очень больно… у-у-у! — произнес его хозяин, схватившись за плечо. У него на шее вздулись жилы, лицо побагровело, а на лбу выступили новые бисеринки пота. — Мистрис, вы живете поблизости? Лихорадка у меня, должно быть, от дурной пищи — это не потовая горячка[13], и не что-нибудь похуже. Мы заплатим за кров и еду, пока… пока мой слуга не подыщет подходящего места… A-а, клянусь всеми чертями, я сломал правую руку, а ведь я ею пишу!
— Мы с отцом и его женой обитаем в скромном жилище неподалеку, сразу за этим лугом. — Я махнула рукой. — Но если вы продержитесь еще милю, то в Дартингтон-холле вас, без сомнения, приютят Барлоу. Я знакома с этой семьей. Они живут в великолепном особняке, когда-то он был резиденцией герцогов Эксетерских.
— Мы туда и ехали… на ночлег. Нет, это слишком далеко. Может быть, утром. Мне бы хоть куда-нибудь добраться… А говорите вы красиво.
Я говорила красиво! Сердце мое преисполнилось благодарности, даже любви к этому незнакомцу. И я повела в поводу их лошадей — гладких, сытых, как те, на которых скакали лорд и леди Барлоу, а тем временем мастер Стивен (только под этим именем я его и знала, даже много лет спустя) помогал мастеру Кромвелю ковылять через луг к нашему дому.
Отец взглянул на пришедших и, узнав, что лихорадка не заразна, поместил их в своей спальне, а беременная Мод заняла каморку, где обычно спала я вместе с малышами. Отец провел эту ночь на циновке у очага, а я — на попоне, которую подстилал под седло мастер Кромвель. Я укрылась его меховой накидкой. Она пахла ветрами, туманами и невероятными приключениями.
В ту ночь наш гость метался в горячке и в бреду, рассуждая о том, как ему преуспеть в этой жизни. Мы с отцом, а также слуга Стивен ухаживали за ним. Отец выходил взглянуть на Мод, а я при свете свечи вытирала лицо мастеру Кромвелю прохладной влажной тряпицей и подносила кружку эля к его пересохшим губам. Один раз, когда мастер Стивен пошел в загон посмотреть на лошадей, которых привязали там среди коров, Томас Кромвель схватил меня за руку и назвал женой.
— Жена, время уже пришло. При посредстве Уолси я послужу королю.
— Я Кэтрин Чамперноун, мастер Кромвель. Вы упали с лошади в Девоне, у вас жар.
— Все мои труды… — продолжал тот, будто не слыша меня. — Я не понимал, отчего поначалу он хотел, чтобы я надзирал за самыми отдаленными монастырями, вот теперь только понял. Он их потихоньку закроет. А на их богатства построит школы, которые прославят его имя. Великое наследие, которое он оставит, — это не только управление Англией от имени короля, но и новые колледжи, которые он открыл в Ипсвиче[14] и Оксфорде.
— О ком это вы, сэр?
— Об Уолси. Его высокопреосвященстве кардинале Уолси.
Тут меня впервые в жизни посетила мысль о том, что король может царствовать, но не править Англией самостоятельно. Поблизости никого не оказалось, и мне было очень забавно представлять, будто я жена этого человека, живу в Лондоне и владею лошадью, на которой могу кататься.
— Желала бы я увидеть этого вашего кардинала Уолси, — сказала я, хорошо понимая, что в бреду он не разберет моих слов. А как бы мне хотелось упросить его взять меня с собой, когда он будет возвращаться в Лондон! Тайные помыслы так и просились на язык, и я добавила: — Мне так хочется повидать Лондон, короля и его королеву-испанку! Мне так хочется жить там!
— Кто бы мог о таком помыслить? — продолжал Кромвель, к счастью, не отвечая на мою глупую болтовню. — Я должен составить для него список аббатств. Только ничего не говорите королю!
— Нет-нет, не буду.
— Чего не будете? — спросил он, с недоумением глядя на меня.
Похоже, жар спал. Его одежда промокла насквозь от пота. Кромвель не слышал моих прежних слов, и потому я произнесла:
— Я не скажу королю, что вам пришлось ютиться в домишке не то скотовода, не то хозяина пивной, в глуши Девона, а ухаживала за вами девушка, которой так хочется повидать все те города, о которых вы говорили в бреду.
— В бреду? Правда? — Произнеся это, Кромвель наконец-то отпустил мою руку. — Должно быть, в бреду мне привиделась одна девонская девица, которая умеет быстро соображать. Я ведь говорил о приказах кардинала Уолси, разве нет?
Я посмотрела ему прямо в глаза — они были темнее моих рыжевато-карих и гораздо глубже посажены; казалось, в них мелькают неясные тени, охраняя неизмеримую бездну.
— Говорили, мастер Кромвель, но я умею хранить тайны, да и живу в такой глуши, что это все равно не играет никакой роли.
Его глаза снова заблестели. Бред проходил. Кромвель жадно выпил эль из предложенной мною кружки, потом откашлялся и сказал:
— Кажется, отец ваш говорил мне, что вы умеете читать и писать.
— Я ухаживаю за дочерью хозяев Дартингтон-холла. Когда они с братом слушают уроки, я тоже слушаю. Конечно, я не отвечаю на вопросы учителя, но потом старательно все повторяю сама.
Фрейлина, побывавшая в спальнях королей, фаворитка, не стремящаяся к власти… Кем на самом деле была Мария Болейн? Что заставило эту женщину уступить свое место у трона и в сердце Генриха VIII сестре Анне? И могла ли Анна предположить, что восхождение на престол обернется для нее восхождением на эшафот?
По приказу сводной сестры Марии Кровавой опальная принцесса Елизавета была заточена в Тауэр и встретила там свою любовь. А когда она оказалась на воле, охоту за ней начал искусный отравитель. Принцесса должна найти убийцу, пока он не настиг ее…
В королевском дворце дочь бедного дворянина Кэт Эшли появилась в качестве… шпионки. Но волею судьбы она стала фрейлиной и подругой Анны Болейн. Перед казнью королева попросила ее позаботиться о Елизавете. Она заменила принцессе мать, стала ее помощницей, хранительницей ее сокровенных тайн…
Верайна Весткотт оказалась в водовороте интриг и тайн королевского дворца. Выполняя поручение королевы Елизаветы Йоркской, она узнала подробности самого загадочного преступления династии Тюдоров – исчезновения принцев Эдуарда V и Ричарда Йоркского, которых в свое время как незаконнорожденных поместили в лондонский Тауэр. Но даже сам король Генрих VII не догадывался о том, какую роль мастерица сыграла в истории его семьи.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.