Королева Брунгильда - [85]
На уровне Regnum Francorum такой дипломатический поворот был ловким ходом. Хильперик, перебив или потеряв всех сыновей, больше не имел наследников. Вступая с ним в союз, австразийцы ставили юного Хильдеберта II в положение вероятного наследника королевской власти в Нейстрии. Эгидий Реймский отправился вести переговоры об этом во дворец в Ножан-сюр-Марн. Он вернулся с договором, делавшим Хильдеберта II наследником по завещанию всех владений Хильперика>{362}. Несмотря на смерть Сигиберта, несмотря на неудачный брак с Меровеем, Брунгильда могла вновь возмечтать об одновременной власти как над восточной, так и над западной частями меровингского мира.
Однако внутри королевства Австразии поворот в политике создал для Брунгильды множество неудобств. Друзья, которых Гогон поставил на все ответственные посты, были оттеснены новыми регентами, пожелавшими заменить их собственными клиентами. Под наибольшей угрозой оказался, конечно, герцог Луп, которого даже в собственном герцогстве Шампанском беспокоила крепнущая власть реймского епископа Эгидия. Совершив несколько тайных маневров, Урсион и Бертефред набрали против него армию. В 581 г. Австразия рухнула в пучину междоусобной войны, которой Гогону удавалось избегать шесть лет.
Брунгильде было нелегко выбрать, к какому лагерю примкнуть. Герцог Луп, конечно, был ее покровителем в трудные моменты, но группировка, собранная Эгидием, давала возможность Хильдеберту II питать большие надежды. К тому же Брунгильда была лично заинтересована, чтобы ни одна из двух клик не одержала верх: если бы одна группа уничтожила другую, она могла бы без опаски оттеснить и королеву-мать от дел. В политике игра трех участников всегда выгодней, чем игра двух, особенно для самого слабого из них. В этом состояло кредо короля Гунтрамна.
Тем не менее рассчитывала ли Брунгильда просто возглавить какую-то клику? В этом можно сомневаться. Похоже, в 581 г. она воспользовалась атмосферой анархии, чтобы встать над схваткой в позицию арбитра, то есть взять на себя основную политическую власть. Она показала это на поле боя. Узнав, что войска Лупа и Урсиона собираются столкнуться в правильном сражении, Брунгильда, «препоясавшись по-мужски [praecingens se uiriliter], <…> ворвалась в середину строя врагов со словами: “Мужи, прошу вас, не совершайте этого зла, не преследуйте невиновного, не затевайте из-за одного человека сражения, которое может нарушить благополучие страны”»>{363}.
Рассказ Григория Турского об этом эпизоде чрезвычайно литературен и, вероятно, искажен, но тем не менее все жесты в нем многозначительны. Cingulum представлял собой пояс или, точнее, портупею для ношения меча; «препоясывание» означало, что королева вооружилась, вопреки обычаям своего пола. То есть она повела себя «по-мужски» — сильное слово, ведь Григорий Турский обычно использовал это наречие, говоря о действиях святых жен>{364}, которые выходили за рамки своего положения, чтобы добиться спасения во славе. К тому же эта деталь одежды не только имела простое утилитарное назначение, а воспринималась современниками как значимый символ. Cingulum militiae, «пояс публичной службы», украшенный массивной и бросающейся в глаза пряжкой, был инсигнией высокопоставленных сановников со времен Поздней Римской империи. Он должен был отличать людей, которым монарх делегировал властные полномочия[74]. Через много веков рыцари феодальной эпохи еще носили такой cingulum как знак публичной власти, которую они осуществляли. Таким образом, застегнув этот пояс на бедрах, Брунгильда совершила двойное нарушение — как обычаев своего пола, так и обычаев, определяющих ее место в обществе. Оба этих акта были связаны меж собой: она могла стать должностным лицом, только став, хотя бы символически, мужчиной. Тем не менее Григорий Турский оправдывает этот поступок королевы. Прежде всего, она не узурпировала королевскую власть, причитающуюся мужчинам, а только выступила как служащий короны, некоторым образом главный чиновник своего сына Хильдеберта II. Далее, она не собиралась вести агрессивную войну: бросаясь между армиями во время шампанского сражения в 581 г., Брунгильда только выполняла первый королевский долг — обеспечивать мир между подданными.
Еще оставалось добиться, чтобы эту новую власть признали. Ведь Урсион отнюдь не желал, чтобы эта самозваная регентша вмешивалась в дела королевства. Увидев королеву между рядами противников, он крикнул ей:
Отойди от нас, женщина! С тебя достаточно того, что ты правила при жизни мужа. Теперь же правит твой сын, и королевство сохраняется не твоей защитой, а нашей. Ты же отойди от нас, чтобы копыта наших лошадей не смешали тебя с землей>{365}.
Тем самым одна легитимность была противопоставлена другой. Урсион защищал Хильдеберта II оружием и как его защитник претендовал на власть в период несовершеннолетия короля. На его взгляд Брунгильда как женщина и, значит, не воин выдвигала неоправданные притязания. Даже если как исключение она в тот день надела меч, это ничего не меняло.
С другой стороны, можно ли было сохранить контроль над королем, которому исполнилось одиннадцать лет, если бы его мать отказала в поддержке новым регентам? Урсион и Бертефред могли вспомнить, что в свое время Гогон столкнулся с неповиновением Хильдеберта в деле епископа Родезского. Так что лучше было договориться. Поэтому после долгих колебаний оба вожака нейстрийской партии сделали вид, что подчиняются требованиям Брунгильды и соглашаются прервать бой. Это не помешало им тайно повести войска грабить поместья герцога Лупа. Но взятую добычу они поместили в королевскую казну, демонстрируя, что это была не частная война, а полицейская операция, осуществленная от имени Хильдеберта II.
