Королева Брунгильда - [84]
В рассказе Григория беспорядки, творящиеся в Природе, служат прежде всего предвестиями эпидемии дизентерии, опустошившей Галлию. Больше всего от нее пострадали, разумеется, самые виновные, то есть Хильперик и его близкие. В Париже болезнь поразила Хлодоберта и Дагоберта, обоих маленьких детей, которых недавно произвела на свет Фредегонда. Чтобы добиться их исцеления, королева велела сжечь списки налогов, настолько непопулярных, что можно было опасаться: это они навлекли на семью громы небесные. В отчаянии семья отправилась в Суассон молиться святому Медарду — вдруг этот старый друг Хлотаря I окажется не столь мстительным, как святой Мартин Турский. Но ничто не помогло, и оба ребенка умерли>{354}.
Фредегонда, которая больше не могла предъявить детей мужского пола, стала опасаться за свою дальнейшую судьбу. В самом деле, Хлодвиг, последний оставшийся в живых сын Хильперика и Авдоверы, начал кичиться своей удачей. Единственный наследник престола Нейстрии, он дал понять, что Фредегонду настигнет его месть в тот день, когда он придет к власти. Тогда-то у королевы и возникли сомнения, связанные с одновременной смертью Хлодоберта и Дагоберта; она задалась вопросом, повинна ли в этом была болезнь или же безвестная, хоть и княжеская рука подсыпала яд. Из страха, из ненависти или просто-напросто из политических соображений королева решила расправиться с пасынком, обвинив его перед Хильпериком в государственной измене. Хлодвига арестовали и обезоружили. При сомнительных обстоятельствах он умер — то ли покончил с собой, как его старший брат Меровей, то ли его тайно прикончили>{355}.
Чтобы окончательно обеспечить себе безопасность, Фредегонда отделалась от последних представителей того опозоренного рода, который уже породил Меровея и Хлодвига. Авдоверу, их мать, зверски убили. Что касается их сестры Базины, Фредегонда велела своим слугам ее изнасиловать; обесчещенная, принцесса больше не могла надеяться на замужество и, значит, не могла передать право на королевскую власть возможному супругу. Ее удалили в монастырь Святого Креста в Пуатье, под надзор Радегунды, где она встретилась с дочерьми Хариберта. Хильперик впоследствии раскаялся, что допустил такое дикое насилие. Его сожаления были вызваны не приступом сентиментальности, а просто тем фактом, что у него больше не было дочери, которую он мог бы предложить для создания дипломатического союза.
Когда через несколько лет Григорий Турский описал эти события в своей «Истории», он заклеймил жестокость Фредегонды и преступную покорность Хильперика требованиям жены. Но в 580 г. епископ Турский предпочел не высовываться. Его протеже Фортунат даже преподнес двору два стихотворения — лаконичные шедевры в качестве эпитафий на смерть юных Хлодоберта и Дагоберта>{356}. От широты души автор выражал соболезнования Фредегонде и Хильперику. Не затрагивая темы виновности Хлодвига, Фортунат написал двусмысленные слова: «Авель первым пал от прискорбной раны, и мотыга дробит конечности брата»>{357}. Вполне можно было полагать, что за смерть принцев ответствен новый Каин. Кстати, Фортунат описал, как оба ребенка прибывают в рай одетыми в «вышитые пальмами хламиды, затканные сверкающим золотом, а на головах у них — диадемы с разными драгоценными камнями»>{358}. Так изображали государей, а также представляли мучеников во славе. По всей вероятности, Фортунат допускал, что маленьких принцев убил единокровный брат. А когда Григорий Турский лично нанес визит нейстрийской королевской чете в Ножан-сюр-Марн в 581 г., он привез с собой новое стихотворение Фортуната с соболезнованиями>{359}. На сей раз никто бы не мог сказать, что он поддержал узурпатора или что он агент королевы Австразии.
Годы Эгидия (581–583)
Даже если Брунгильда не могла больше рассчитывать на Григория Турского и Фортуната, которые предпочли делать вид, что перешли на сторону Хильперика, она с каждым годом приобретала все больше власти в собственном королевстве. Смерть Гогона в 581 г. дала ей возможность еще немного приблизиться к собственному сыну, а значит, к власти. Через полвека хронист Фредегар даже распустит слух, что смерть регента ускорила Брунгильда>{360}. Доверять ему нет ни малейших оснований. Текст эпитафии Гогону недавно найден[73], и в нем нет ни намека на убийство. Чрезвычайно аккуратно сделанная, эта стихотворная надпись скорее ассоциируется с официальными похоронами человека, еще пользовавшегося полным уважением во дворце.
Тем не менее кончина Гогона стала для Австразии таким ударом, что Григорий Турский выбрал это событие, чтобы начать с него шестую книгу своей «Истории». В самом деле, должность воспитателя была доверена некоему Ванделену, о котором ничего не известно, кроме того, что он, конечно, не был членом клики Гогона. Если к его выбору подтолкнула Брунгильда, значит, она продолжала вести политику равновесия и «качелей», балансируя между аристократическими группировками. Могла ли она поступать иначе? В самом деле, в 581 г. новыми «сильными людьми» регентства стали, похоже, Эгидий Реймский, Урсион и Бертефред, то есть пронейстрийская партия. Придя к делам, они изменили внешнюю политику королевства. От союза Хильдеберта II с Гунтрамном, какой поддерживал Гогон, отказались в пользу союза с Хильпериком
