Королева Брунгильда - [43]
Философы Просвещения во главе с Вольтером выражали крайнее отвращение к таким варварским процедурам, где приговор как будто определяли физические способности индивидов, а не рациональный анализ доказательств. Тем не менее не станем доверять первому впечатлению. Прежде всего, если в нормативных текстах ордалии и судебные поединки встречаются часто, то в хрониках — крайне редко. Таким образом, эти странные ритуалы представляли собой не рутинную практику, а скорей последнюю угрозу, к которой прибегал судья, чтобы вынудить участников конфликта покончить со ссорой. Далее, поединок и ордалия, как ни парадоксально, были мирными жестами. Действительно, группа, соглашавшаяся подвергнуться испытанию такого типа, как бы обязывалась перед всеми закончить распрю, признав результат испытания. Наконец, во времена, когда человеческие власти были слабы, Божий суд имел много преимуществ: во всяком случае, это был бесспорный авторитет, в отношении которого все знали, что его приговоры подлежат исполнению, как на земле, так и на том свете.
Христианство предлагало еще более эффективные способы разрешения конфликтов. Возьмем случай покаяния, которое в раннем средневековье всегда было добровольным. Человек, признавая себя виновным в преступлении, мог пойти к епископу и попросить наложить на него епитимью. Делая это, он соглашался публично унизиться (путем перемены в одежде, обрезания волос и иногда посыпания лба пеплом), наказать себя сам (путем поста и сексуального воздержания) и представить извинения потерпевшей стороне, предлагая удовлетворение. Надлежащее выполнение всех пунктов гарантировал епископ. Если что-либо было не в порядке, виновного отлучали, то есть обрекали на социальную смерть. Зато если виновный совершил покаяние как положено, родственники и друзья жертвы могли согласиться его простить. Ведь группа была отомщена, пусть и в косвенной форме. К тому же христианское прощение, когда оно воплощалось в должной мизансцене и сопровождалось надлежащей оглаской, могло считаться почетным жестом для того, кто прощал. Так что многие конфликты завершались покаянием, искупительным для души и очень экономичным для тела.
Последний способ избежать насилия состоял в том, чтобы просто-напросто принять нанесенное оскорбление как свершившийся факт. Многие убийства у франков остались неотомщенными, и многие украденные предметы хозяева так и не потребовали вернуть. И многие похищения девушек тоже закончились браками, которые потерпевшая семья предпочла лучше одобрить, чем добиваться уничтожения похитителя и его сообщников>{101}. Ведь если оскорбление не получило огласки, зачем о нем оповещать публично, особенно если честь все равно не спасти. Люди VI в. в большинстве прекрасно знали пределы, переходить которые долг чести не требовал: родственников, истребляющих друг друга в отместку за оскорбление, много в легендах, но мало в рассказах об исторических фактах, имеющих подтверждение. Франки умели закрывать глаза на обиды, и их короля порой даже беспокоило, что о явных посягательствах на общественный порядок никогда не сообщают и сами жертвы таких посягательств.
В общем, составить полное представление о меровингском обществе трудно, поскольку и закону оно не всецело подчинялось, и честь в нем безраздельно не царила. Это был смешанный мир, сотканный из посредничества и переговоров, где одна и та же ссора могла иметь очень разный исход, от судебного процесса до прощения и от файды до замалчивания. В самым сложных случаях попытки принять разные решения нередко предпринимали последовательно, а то и одновременно.
Тем не менее меровингская Галлия не была «королевством без государства», как Франция первого феодального века, столь любимая Патриком Гири>{102}. Государь играл важную роль в улаживании конфликтов. Все подданные ждали, что он исполнит свой долг, заключавшийся не обязательно в том, чтобы воздать всем должное, а прежде всего в том, чтобы выбрать решение, позволявшее восстановить мир, по возможности сохраняя честь, законность и общественный порядок. Это была трудная и опасная задача. Она предполагала, что Меровинги увидят в проявлениях ненависти или дружбы их реальное содержание, то есть поведенческие маркеры, а не только сильные эмоции. Два человека, угрожавших друг другу смертью, могли через несколько мгновений обняться и обменяться дарами, если их спор разрешился.
Письма Брунгильды показывают, что королева благодаря посредническому и судейскому опыту знала: чувства, афишируемые публично, на самом деле просто соответствуют ожиданиям общества. Так что ее жизнь можно описать как историю любви и ненависти при условии, что хорошо понимаешь: к сердечным движениям эти слова отношения не имели. Даже месть была не актом, внушенным страстью, а, напротив, хладнокровно продуманной реакцией.
ЧЕТЫРЕ КОРОЛЯ НА ОДНО КОРОЛЕВСТВО! РАЗДЕЛ 561 ГОДА
К несчастью для франкских государей, они не могли ограничиться примирением конфликтующих сторон. Они были еще и участниками масштабных распрей, в какой-то мере вредивших их имиджу. Виной этому был способ наследования франкского трона: если члены одного и того же аристократического рода обычно были связаны узами солидарности, то разные Меровинги всегда соперничали меж собой. Таким образом, во франкском мире, сотрясаемом конфликтами между семьями, царствующая династия выделялась тем, что столкновения происходили внутри нее.
