Королева Бона. Дракон в гербе - [7]

Марина презрительно скривила рот.

— Беата Косцелецкая. Я встретила здесь какого-то шута…

— Станьчика? Остророг хвалит его за остроумие.

— Нет. Не такого знаменитого. Станьчик — король здешних шутов. А тот дурачок, ваше величество, кувыркаясь и строя потешные рожи… называл ее королевской дочерью, но только незаконной.

— Глупая! Повторяешь вослед за шутами всякие бредни?! Не стал бы он держать ее у меня перед глазами. Паппакоду спрашивала? Может, он знает больше?

— Знает, — неохотно подтвердила Марина. — Законный отец малютки, Анджей Косцелецкий, человек, преданный королю, и не пешка какая-нибудь, а каштелян. Три года назад как умер. А мать… Ее мать, ваше величество, давняя королевская любовница, мещанка Катажина из Тельниц. Паппакода успел разузнать: она родила королю двух дочерей и сына. Яну сейчас уже девятнадцать…

Она хотела было еще что-то добавить, но королева жестом велела ей замолчать.

— Сын… Стало быть, от жен и фавориток не одни только дочери. Первый, самый старший — все же сын… Но он не наследник, коль скоро на пиру в Моравице воевода Заремба поднял тост за мое здоровье и здоровье будущего преемника короны, долгожданного наследника… Ягеллона.

— Он не наследник, — подтвердила Марина, — но похоже на то, что церковных отличий у него вдоволь. С детских лет он титулярный краковский каноник.

— Скажешь Паппакоде, что я хочу знать о нем все: дружен ли с матерью, часто ли видится с королем, питает ли к нему сердечные чувства? Почему юной Косцелецкой разрешают играть в королевских садах? Ведь ее нянька может быть подослана Катажиной?

— Эта нянька, ваше величество, была еще при покойной королеве, она совсем безобидная.

— Как сразу ты можешь судить об этом? Надобно время, чтобы убедиться, чтобы знать, какие тайны хранят эти толстые стены. А теперь довольно! Я хочу пройтись со своими придворными по саду, заглянуть на галереи. Рrеstо! Рrеstо! Где Диана? Флора? Беатриче?

Они явились тотчас, но деревьев и кустов в королевских садах от этого не прибавилось. Были там какие-то низенькие шпалеры, неровные ряды самшита, грядки фиалок и незабудок, все это казалось таким смешным и жалким по сравнению с пышными парками Неаполя или даже Бари. Бона и в самом деле увидела игравших в саду девочек, старшую подозвала и, гладя растрепавшиеся волосы малышки, угощала припасенными конфетами, чтобы расположить ее к себе. Принцесса глядела на нее с любопытством, охотно съела лакомства, но объясниться они не смогли. Слово «пенькна», пригожая, не подходило ни к одной из девочек, ни к их скромным, хотя и шелковым платьицам, ни тем более к окружавшему замок саду. И все же ей непременно хотелось сказать это единственное известное ей польское слово. Она вспомнила, что говорила ей мать о Елизавете Габсбургской, весьма быстро изучившей сей варварский язык, и, нагнувшись, сорвала одну из самых больших фиалок.

— Пенькна, — сказала она.

Ответом ей был взрыв смеха. Девочка схватила цветок и, поднеся его к лицу незнакомки, стала с детской настойчивостью повторять:

— Пенькны! Фиолэк пенькны! Пенькны!

Санта Мадонна! Кто мог подумать, что итальянская viola не может быть названа словом «Bellissima», подобно светлейшей княжне. Кому бы пришло в голову, что даже единственно знакомое слово она не сможет употребить правильно, а урок грамматики даст ей на непонятном языке пятилетний ребенок?

Елизавета Габсбургская… Нет, Бона не собирается ни в чем ей уступить. Теперь она знает, что ей надо делать немедленно, завтра же. Она начнет учить этот странный язык. Но чтобы во всем оставаться собой, Бона Сфорца велит превратить эти жалкие клочки зелени в роскошные цветники, в зеленый рай, достойный быть воспетым лучшими поэтами Италии.

Она почти бежала по тенистым дворикам, не уставая командовать, сердиться, строить планы на ближайшее будущее.

— О боже! — восклицала она. — Так выглядят парки польского короля? Немного деревьев и много травы. А сад? Огороды! Но ведь здесь ничего не растет. Нужно будет выписать сюда итальянских садовников. И поваров. Пища, которую едят эти люди, несъедобна: жирная и сладкая до отвращения. Нет ни овощей, ни салатов, ни фруктов. Густые супы и соуса, горькое пиво.

— Ужасно! — соглашалась Марина.

— Ба! Что бы я дала теперь за спелый лимон! Виноград!..

Бона остановилась вдруг, задумавшись, мыслями она снова была в солнечном Бари.

— Южные фрукты вскорости прибудут из Италии, — вставила словечко Диана ди Кордона, но только рассердила этим королеву. Вскорости! Ей хочется уже сейчас потрогать рукой тяжелые спелые гроздья винограда. Темный сок у них цвета крови, а упругая кожица покрыта пушком. Или персик, нежный румянец которого не уступит живой яркости детских ланит… Скажем, этой маленькой девочки. Что думают приближенные о старшей дочке короля? У нее такое трудное, странное имя: Ядвига. Жаль, что этого нельзя изменить.

— Но она мила, грациозна, — попробовала защитить малютку Беатриче и тоже не угодила королеве.

Она торопливо шла впереди, сопровождаемая свитой, хмурая, раздосадованная.

— Ох! Тебе, я вижу, здесь все нравится. Со дня приезда слышу только одни восторги да похвалы! Замок больше, чем в Бари, комнаты роскошнее. А я меж тем лишь сегодня, когда нет солнца, увидела, что стены в моей спальне темные. Это не могила! Надо как можно скорее развесить ковры и гобелены.