Король Яяти - [7]

Мысли утомляли меня.

Еще раз: вот мое тело, но есть ведь еще сознание, душа. Видимо, Яяти способен существовать отдельно от них. В те восемь дней, что я провел без сознания, когда я глотал целительные настои — а мог бы проглотить и яд, — где был в те дни мой разум? А сознание? А душа?

Ответа не было.

В изнеможении я снова и снова смотрел на свое тело и говорил себе: «Ты заблуждаешься. Разве всегда враждебна твоя плоть? В ту ночь, когда ты целовал Алаку, разве не через плоть твою единственно ты наслаждался?»

Но не только мечты об Алаке скрашивали тягостные дни неподвижности.

Костоправ исходил всю Арияварту и многое повидал. Я был готов без конца слушать его повествования о пещерах и лесах, о морях и горах, о древних храмах и богатых городах, о разных людях, что живут на земле ариев.

Мне хотелось собственными глазами обозреть королевство, которым я рано или поздно буду править. Я представлял себе, как следую во главе войска за конем, как покоряю весь свет, победителем возвращаюсь в Хастинапуру, столица ликованием встречает меня, а впереди женщин, вышедших навстречу мне, — Алака с горящим светильником в тонкой руке.

Наконец, придворный лекарь возвестил, что принц Яяти здоров.

Я посвятил в свои мечты первого министра и моих наставников. Министр доложил отцу, и, как ни противилась мать, отец назначил день, когда жертвенный конь будет выпущен на волю.

Восемнадцать лун провел я, следуя за конем.

Конь поскакал сначала к северу, потом его путь повел нас на запад, юг и восток. Как прекрасна была моя страна! Сменялись времена года. Арияварта облекалась во все новые наряды, убирала себя новыми украшениями. Иногда она мне снилась, как живая женщина — с грудей ее холмов стекают реки, струясь материнским молоком, питающим миллионы ее детей!

Мне часто вспоминалась клятва, которую взяла с меня мать. Как можно променять эту красоту на жизнь в обители! О нет, я рожден, чтобы умножать славу и величие моей страны!

Не многие отваживались оказать сопротивление моему войску. Отец в свое время показал всей Арияварте, как сражаются хастинапурцы — король Нахуша победил самого Индру. Кому б достало безрассудства выступить против нас? А кто пытался, скоро убедились, что Яяти достоин своего отца.

Я радовался каждой стычке с непокорными.

Меткий стрелок, я всегда возвращался с добычей с охоты. Мой охотничий пыл не остывал, но охота — даже на крупного зверя — не могла сравниться со сражением, особенно против равного по силе неприятеля, которого ты должен одолеть.

Я с детства мечтал о битвах, победах, славе. Ринувшись на арену во время конных состязаний, я впервые узнал, как пьянит победа, даже победа, одержанная всего лишь над животным.

Я плохо спал ночами. Вваливался в свой шатер, шатаясь от усталости, но не мог заснуть до самого утра. Случалось ли вам видеть, как одна лошадь в упряжке играет и срывается в галоп, а вторая вяло цокает подковами? Вот так же мой разум неутомимо влек меня вдаль, хотя тело жаждало покоя.

Я думал о жизни, смерти, любви, боге. Запутавшись в мыслях, я лежал без сна.

Каждая клетка моего тела требовала одного — жить! Жить!

А разум вопрошал: «Зачем? И чего ради следовать за жертвенным конем? Ты ведь понимаешь, что можешь погибнуть в любой стычке с неприятелем. Ты жаждешь жизни, почему же тебя тянет туда, где привольно резвится смерть?»

Я не находил ответа и метался без сна.

В походе перед нами распахивались и величественные храмовые врата, и призывно приотворялись двери в домики танцовщиц.

Я входил в пещерные храмы, где из одного камня были вытесаны исполинские изваяния воителей былых времен и грациозно изогнутые женские фигуры.

Одна из них заворожила меня своей прелестью, и я приблизился, чтобы вглядеться в него. Пещера была пуста, мои воины остались ждать меня у входа. То была Рати, богиня страсти, оплакивающая бога любви Мадана, которого в ярости испепелил Шива. Я, не отрываясь, смотрел на ее небрежные одежды, на бессильно повисшие пряди распущенных волос, и жалость сжимала мне сердце. Забыв, что передо мной безжизненный камень, я шагнул к Рати и поцеловал ее в губы. Холод пещерной стены отрезвил меня…

Край изобиловал дикими слонами, и я решил поохотиться. Местные жители указали лесное озеро, куда сходились по ночам слоны на водопой. Я объявил, что на охоту пойду один.

В полночь я отправился к озеру, забрался на высокое дерево, облюбованное еще днем, и приготовился ждать.

Ночь была непроглядна — я ничего не видел на расстоянии вытянутой руки, напрягал слух, чтобы, уловив бульканье, издаваемое пьющим слоном, выпустить стрелу по звуку. Напряженно вслушиваясь, я ждал, не замечая других лесных шумов.

Плеснула вода. Я изготовился: слон заревет, когда в него вопьется стрела, и я по реву определю, куда послать вторую.

Всплеск. Слон!

Я спустил тетиву. Свист стрелы и человеческий голос одновременно донеслись до моих ушей:

— Кто там стреляет? Покажись, посягнувший на жизнь, не то…

Белка не могла бы скользнуть вниз по стволу проворнее меня.

Я помчался в направлении голоса. Лес редел у кромки озера, в рассеянном звездном свете я различил человека, похожего на призрак. Я пал ему в ноги, но человек отпрянул со словами: