Король-Уголь - [44]

— Мистер Стоун, советую вам учесть, что я взялся за это дело совершенно всерьез, и вряд ли вам сойдет с рук, если вы решитесь прибегнуть к насилию.

Еще с минуту начальник сердито смотрел на Хала. Но, очевидно, ему, как и Баду Адамсу, был дан точный наказ о поведении. Он круто повернулся и ушел в контору.

Хал повременил немного, пока не убедился, что вполне владеет собой, и лишь тогда направился к весам. И тут он вдруг впервые почувствовал неловкость: ведь он совершенно незнаком с устройством угольных весов!

Но ему не дали времени на изучение этого дела: перед ним снова вырос старший весовщик.

— Вон отсюда! — скомандовал он.

— Но ведь вы же сами пригласили меня сюда, — кротко ответил Хал.

— Ну и что ж I А теперь я приглашаю тебя обратно на улицу!

Таким образом, обиженный китаец снова занял свое место у въезда во дворец мандарина.

13

Как только вечерний гудок возвестил об окончания работы. Майк Сикориа поспешил в весовую узнать, что слышно у Хала. Майк сиял от восторга, потому что несколько рабочих заявили ему, что желают включиться а борьбу за контролера. Старик не знал, кому приписать этот успех: себе ли и своей пропаганде, или славному американцу — своему подручному; гордился он во всяком случае и тем и другим. Он передал Халу записку, которую кто-то сунул ему в руку, и Хал узнал почерк Тома Олсена. Организатор сообщал, что в поселке только и разговору, что о контролере; в смысле пропаганды это можно считать большим успехом, какие бы дальнейшие шаги ни предприняли хозяева. В заключение он советовал Халу, чтобы с ним ночевало побольше рабочих: надо запастись свидетелями на случай, если Компания задумала какой-нибудь новый трюк. Записка кончалась словами: «И будьте осторожны с новыми людьми, — двое или трое из них наверняка окажутся шпионами».

Хал и Майк обсудили вопрос о предстоящей ночевке. Ни тому, ни другому не хотелось вторично спать под открытым небом: словаку — потому что он боялся за свои старые кости, а Халу — потому что он видел, что его сопровождают уже не один, а несколько шпионов. За столом у Ремницкого Хал спросил кое-кого из шахтеров, изъявивших желание принять участие в начатой кампании, не согласятся ли они провести с ним ночь у Эдстрома. Это было проверкой их боевого духа, но ни один не подвел: захватив одеяла, все направились, куда им было сказано. Хал зажег лампу и провел там импровизированный митинг по поводу рабочего контроля у весов, то и дело ловя себя на мысли: кто же из присутствующих все-таки шпион?

Среди новых лиц оказался поляк по фамилии Войцеховский. Выговорить это было еще труднее, чем Замировский, и в конце концов Хал отказался от попыток называть поляков их настоящими фамилиями. «Войце» — низкорослый человечек, с грустным, изможденным лицом, объяснил, что он здесь потому, что ему тошно от этого вечного грабительства; он согласен платить свою долю за контролера, а если выгонят, ну и ладно, черт с ними, уедет в другое место! Сделав это заявление, он завернулся в одеяло на полу и захрапел. Шпион так вести бы себя, пожалуй, не стал.

Другой новичок был итальянец Фаренчена — мрачный, чернобровый мужчина, с виду — типичный злодей из мелодрамы. Он сидел у стены и что-то выкрикивал гортанным голосом, вызывая у Хала самые серьезные подозрения. Понять его английский язык было нелегко, но Хал все-таки с большим усилием уловил нить рассказа: он, оказывается, влюблен в одну «фанчиуллу»[11], а та морочит его. Теперь он уже почти осознал, что она легкомысленная кокетка и не стоит любви. Поэтому ему плевать, если его погонят из Северной Долины. «Буду бороться не за «фанчиуллу», буду бороться за контролера!» — закончил он со стоном.

Третьим, кого Хал видел в первый раз, был говорливый молодой грек, который подсел к нему сегодня на крыльце весовой во время завтрака и назвал свою фамилию: Апостоликос. Сейчас он завел с Халом оживленную беседу, распинаясь по поводу того, как он увлечен этой борьбой за контролера. Ему хотелось все знать: и какие у них дальнейшие планы, и какие шансы на успех, и кто инициатор этого движения, и кто из рабочих его поддерживает. Ответы Хала приняли форму краткой проповеди классовой солидарности. Всякий раз, когда этот парень пытался выкачать из него какие-нибудь сведения, Хал заново объяснял ему, насколько важно для шахтеров нынешнее выступление и почему рабочие должны поддерживать друг друга и идти на жертвы во имя общего дела. После получасовой беседы на столь отвлеченные темы Апостоликос махнул рукой и пересел к Майку. А Хал тем временем подмигнул старику, и тот, сообразив в чем дело, заговорил о «стукачах», с которыми так здорово умеют расправляться честные рабочие! Вскоре это тоже надоело греку, и он улегся на полу, а Хал, пододвинувшись к Майку, шепнул ему на ухо, что этого Апостоликоса, вероятно, зовут Иудой.

14

Старый Майк моментально заснул, но Хал, который уже несколько дней не работал, лежал с открытыми глазами, охваченный тревожными мыслями. Пролежав так часа два, он вдруг услыхал, что в комнате кто-то шевелится. На столе тускло горела лампочка, и сквозь опущенные ресницы Хал разглядел, что один из рабочих поднялся и сидит на полу. Сначала он не разобрал, кто это, но потом узнал грека.