Король трассы - [3]

— Разве женщины за специальность любят? — задумчиво возражал Зиновий.

— Чудак человек! Не за специальность, а за положение.

— Таня не такая! — решительно опровергал Зиновий.

— Чего же тогда не сватаешь?

— А может, кто хочет со мной подраться? — не совсем логично вопрошал Зиновий. Желающих не находилось, и разговор на этом иссякал.

Чуть ребята его не убедили. Но результат был неожиданный: Зиновий решил сменить профессию. Раз вечером, когда я собирался на каток, он загнал меня в угол и потребовал ответа: чем хороша электросварка? Я удивился: по сравнению с клепкой, что ли? Так сварка прочнее, легче, быстрее.

— Не то! — Зиновий даже рассердился. — За что ты любишь эту работу?

Я грустно посмотрел на коньки и, покорно присев на стул, прочел целую лекцию о семидесяти способах сварки.

— Важнее сварки работы нет, понимаешь? — разошелся я. — Сварка — везде! Поезд. И тепловоз, и вагоны сделаны сваркой. Рельсы? Сварные. Мосты сваркой. Автомобиль — из сварочных конструкций. Самолет — и фюзеляж, и крылья, и хвостовое оперение сварены! Атомоход «Ленин» собран из сварных блоков. Турбины электростанций, газопроводы, мощные прессы — все сварка! Электросварщик есть первооткрыватель, понимаешь! Он строит новый мир: города, гидростанции, машины. Он идет в необжитую тайгу, тундру, пустыню…

— А шофер не строит новый мир? — взорвался Зиновий. Он даже покраснел от обиды.

— Строит, конечно. Но ты спросил об электросварке. Сварщик вроде волшебника: сегодня в его руках электрическая дуга, электронные лучи, завтра — таинственная плазма. Чтобы стать хорошим электросварщиком, надо знать механику, электричество, радиоэлектронику, математику, физику, химию. Все точные науки.

— И ты знаешь? — полюбопытствовал Зиновий.

— Ну… в пределах техникума…

— Ты все романы читаешь?

— Литературу я люблю больше всего.

— Больше сварки?

— Ну, во всяком случае, не меньше…

— Тогда ты…

Он высказал беззлобно, какой я тогда сварщик. Я пожал плечами и стал раздеваться: идти на каток было уже поздно. Отец лежа читал какую-то книгу и от души смеялся. Я поинтересовался, что за книга. Это была «История» Соловьева, но держал ее отец "вверх ногами". Он смеялся над нашим разговором. Может, надо мной.

На другой день, к моему великому удивлению, Зиновий пожаловал ко мне на верхотуру.

— Хочу посмотреть, как ты работаешь! — пояснил он.

Сначала его заинтересовали внешние атрибуты моей профессии: щиток с темными стеклами, сварочный аппарат. Потом он захотел посмотреть, как я справляюсь с этим… Я взял электрод. Вспыхнула дуга, посыпались искры, в шов заструился металл. Это был специальный держатель для приварки высоких и толстых ребер жесткости к балкам.

__ Дай попробую! — взмолился Зиновий. Я растолковал ему, что к чему, и передал шланг. Для начинающего Зиновий сделал совсем неплохой шов. Золотые руки были у этого парня! Так говорил и мой отец. Ведь Зиновий прежде работал плотником в бригаде отца.

От удовольствия, что у него получается, Зиновий разрумянился, словно красная девица.

— У Медведика появился ученик? — услышали мы голос, который мог принадлежать только Тане Эйсмонт. Я быстро выхватил шланг, пока Зиновий от потрясения не запорол шов, и выключил ток. Пора было объявить маленький перекур.

Мы стояли на узкой площадке лесов, метров сорок над землей, и смотрели друг на друга. Уточняю: Таня и Зиновий смотрели друг на друга, а я на них. Хорошая была бы пара! Оба высокие, красивые, сильные. Если на Таню надеть кокошник и сарафан, отрастить ей русые косы (сейчас они были безжалостно ощипаны ножницами) и — русская красавица вроде боярышни с картины Маковского. Но она была в брюках, в короткой меховой шубке и такой же шапочке, а на руках желтые пуховые рукавички, такого же цвета шарфик на шее.

День был очень теплый для зимы в этих местах. Стоял полный штиль. Даже на такой высоте не дул ветер. "Как бы не было пурги", — почему-то подумал я.

Большие серые глаза девушки смотрели на моего друга как-то странно. Не разберешь, что у нее на душе. На вид инженеру Эйсмонт не дашь больше 18–19 лет. На самом деле уже исполнилось 27.

Зиновию было 23 года, но он казался старше: много пережил. С него бы писать портрет акварелью: зеленые глаза, румяные щеки, свежие, как у мальчишки, губы, блестящие каштановые волосы. Удивительно ярко было все в нем, но это была яркость акварели — нежная и чистая. Почему-то невозможно было представить его старым или больным. Потому ли, что Зиновий с Рязанщины, но он всегда ассоциировался у меня с Сергеем Есениным — как будто он был его младший брат. И я с грустью подумал, что Зиновий, при всем его мужестве и жизнерадостности, в сущности, легко раним душевно. И мне почему-то стало страшно за него. Если бы я был верующим, я бы, наверно, помолился за него богу.

Не знаю, сколько бы они так смотрели друг на друга (я твердо решил не прерывать этого более чем странного молчания и пусть бы не выполнил норму, но я простоял бы так хоть до вечера), но на площадку вскарабкался запыхавшийся инженер Глухов.

Парень тоже красивый, ничего не скажешь, но на стройке его недолюбливали за высокомерие и зазнайство. Некоторым не нравилась его рыжеватая бородка под голландского шкипера, заграничные свитера и галстуки. У нас этого не любят. Девчата за глаза называли его стилягой. Никаким стилягой он не был, конечно. Здесь было другое.