Король-Солнце Людовик XIV и его прекрасные дамы - [104]

– Немедленно отправьте эту безумную кратчайшим путем на границу!

Приказ был исполнен немедленно, первой статс-даме даже не позволили переодеться. В течение последующих тридцати лет, пользуясь неустойчивым психическим состоянием мужа, который немедленно попал к ней в некий род сексуального рабства, королева Изабелла – так ее называли на испанский лад, – успешно вершила внешнюю политику государства, направленную на восстановление испанских владений в Италии и закреплении на тронах герцогства Парма и Испании рожденных ею сыновей.

В Версале принцессу Дезюрсен встретили весьма прохладно, Мадам де Ментенон удостоила ее всего двумя аудиенциями и, как она писала в одном из своих писем, приложила все усилия к тому, чтобы эта особа «как можно скорее выехала из Франции».

Таким образом, принцесса оказалась в Риме, в старом дворце Орсини. Невзирая на свои семьдесят два года, она все еще была полна энергии и не желала устраняться от мира большой политики, ставшего для нее привычной средой. Неугомонная принцесса приняла под свое покровительство королевскую семью Стюартов, вынужденных покинуть Англию после так называемой «Славной революции», ибо их пребывание стало нежелательным в приютившей их поначалу Франции. Именно благодаря ее связям в Ватикане изгнанники обрели в Риме вторую родину, принцесса же продолжала чувствовать себя востребованным агентом влияния вплоть до своей смерти в солидном возрасте восьмидесяти лет.

Закат жизни великого короля

Испытания Войны за испанское наследство тяжело сказались на здоровье Людовика. Однако сильнейшие удары нанесли королю потери в семье. Весной 1711 года заболел оспой и скончался его сын-дофин. По словам принцессы Пфальцской, «король был настолько удручен горем, что это разжалобило бы скалу». Поскольку один из его внуков, герцог Анжуйский, теперь стал испанским королем, он возлагал все надежды на двух других, оставшихся с ним, герцогов Бургундского и Беррийского. Однако 12 февраля 1712 года умирает герцогиня Мария-Аделаида Бургундская, за которой через 6 дней последовал ее муж, а 8 марта – их пятилетний сын. 16 апреля 1713 года отдает богу свою невинную душу младенец, сын герцога Беррийского. Отец последует за ним в могилу 4 мая 1714 года. От всего густонаселенного клана законных детей короля остается лишь правнук, пятилетний герцог Анжуйский, будущий Людовик ХV. Его спасла воспитательница, герцогиня де Вантадур, запершаяся с ним в его детской и отказавшаяся допускать к нему врачей. Если бы что-то случилось и с этим наследником, то престол достался бы герцогу Филиппу Орлеанскому, племяннику короля, который имел несчастье попасть у своего дяди в немилость. Во всяком случае, его право быть регентом при малолетнем наследнике было неоспоримым. Но король невзлюбил его за приверженность к слишком свободным нравам.

Осознав, что престолонаследие находится под угрозой, Людовик старался приблизить к трону своих хотя и узаконенных, но побочных детей от Мадам де Монтеспан, герцога Мэнского и графа Тулузского. За обоих всегда ревностно стояла горой Мадам де Ментенон. Декларацией от 23 мая 1715 года король приравнивал их к принцам крови. Не желая возвышения Филиппа Орлеанского, Людовик составил завещание, согласно которому после его смерти учреждался Совет, в который входили Филипп Орлеанский, герцог Мэнский и граф Тулузский. Герцог Мэнский к тому же назначался наставником будущего Людовика Пятнадцатого, фактически регентом. Это вступало в противоречие со всеми законами престолонаследия, и после смерти короля Филипп Орлеанский при содействии парламента Парижа добился отмены завещания и стал регентом.

Здоровье Людовика все больше и больше подводило его. Дряхлела и его спутница жизни. Вот как она описывала себя в письме к принцессе Дезюрсен в 1714 году:

«Если бы вы меня видели, то убедились бы, что я поступаю совершено правильно, скрываясь от людей. Я почти ничего не вижу, слышу еще хуже, меня не слышат, потому что четкое произношение исчезло вместе с зубами, память начинает пропадать, я больше не помню имен, путаю время, и наши невзгоды вкупе с моим возрастом заставляют меня проливать слезы, как и всех старух, которых вы видели».

Тем не менее все эти годы Мадам де Ментенон буквально не отходила от Людовика, поистине она одна из всей огромной королевской семьи стала ему моральной опорой. Именно она поддерживала функционирование механизма этикета Версаля и всего королевства, созданного Людовиком и обеспечивавшего ему образ великого короля. Она присутствовала на всех заседаниях Государственного совета, происходивших в ее покоях, и лишь изредка выезжала в Сен-Сир.

Все годы, проведенные Мадам де Ментенон в Версале, она прожила в тех же самых четырех комнатах и упорно противодействовала всем усилиям короля разместить ее более роскошным образом. Правда, ему удалось уговорить ее увеличить гостиную, этим все изменения и ограничились. Прихожая была выдержана в зеленых тонах, все прочие комнаты – в красных либо малиновых. Обивка стен и занавеси менялись дважды в год: зимой это был бархат, летом – дамаст либо шелк. Мебель довольно буржуазного вида, частично была обита тканью с вышивкой мельчайшим крестом, изобретенной воспитательницами Сен-Сира. В этих покоях стареющая пара проводила все больше и больше времени вместе. Мадам де Ментенон сократила до минимума посещения своего детища, Сен-Сира. Людовик уже не мог обходиться без своей тайной супруги, и если она и не оказывала влияния непосредственно на политические дела, тем не менее король всегда нуждался в ее взвешенном мнении, уважительно называя свою верную спутницу «Ваша основательность». Он уже никак не может обходиться без нее. По собственным воспоминаниям Мадам де Ментенон, она как-то сказала Людовику: