Король шпионских войн. Виктор Луи — специальный агент Кремля - [123]

Особенно потрясала одна неприметная деталь: на прилёте, перед паспортным контролем, стояли стойки с бланками таможенной декларации, форма которых была утверждена чуть ли не при позднем Хрущёве. Бланк отпечатан чумазой типографской краской на серо-жёлтой, с прожилками, бумаге: добро пожаловать, типа, в Советский Союз…

Мало кто читал его, бланка, содержимое. Так вот, в одном из пунктов была графа (цитата вольная): «Имеете ли при себе ценности, драгоценные металлы, иностранную валюту, советские рубли, облигации государственного займа…?». «Облигация» по-английски — bond, но в английском варианте, тогда же, видимо, при Хрущёве, допустили опечатку, прожившую десятки лет и явно пережившую тех, кто её допустил. Вместо bonds of Soviet government красовалось bones of Soviet government, по-русски — «кости Советского правительства».

И вот уж кончилось Советское правительство, а всем въезжающим предлагалось добровольно сознаться в попытке ввоза в страну его костей. Видимо, предполагалось, что в своё время их кто-то вывез и теперь искали, кого благодарить за возвращённые ценности. Или же, наоборот, наказать за это и не впустить.

И не то страшно, что опечатку допустили: с кем не бывает. Ошибались в наше время даже на купюрах и монетах, чем доставляли радость нумизматам. Страшно, что профильные товарищи её «не замечали» десятки лет, и никто не замечал, что они её не замечали! В этом есть какой-то первобытный пещерный мистицизм: «кости Советского правительства»… Песчаный марксизм. Таким был и имидж страны, её самоидентификация — как место хранения костей Советского правительства. «К чему слова, когда на небе звёзды?». Зачем исправлять ошибку в первом печатном слове, которое видит влетевший в страну иноземец, если у нас есть ракеты?

Советский Союз злобно называли «Верхней Вольтой с ракетами», а надо было называть «Тридесятым царством с костями Советского правительства». Ведь есть ещё одна досадная деталь: эти бланки лежали не только в Шереметьево-2…

То, что делал Виктор Луи, — это как раз из этой оперы: попытка избавиться от «костей», реставрировать, ревитализировать внешний образ и облик страны. Сделать его таким, чтобы ей, стране, завидовали, а не боялись. Попытаться обставить Запад, но переиграв его на его же поле, его же приёмами. Он не стеснялся ездить на «их» Bentley, потому что это удобнее, быстрее и красивее, а наперекор Bentley тарахтеть на советском «запоре» и потом ещё сутки вибрировать — это вообще не о патриотизме. И в принципе: «животворный советский патриотизм» — это «назло маме отморозить уши».

Теперь это поняли и занялись «улучшением имиджа страны». Только то, что сегодня делает весь огромный телеканал Russia Today, тогда делал один Виктор Луи.

Своими идеями, подходами, своим modus vivendi он перебрасывал нам мостик к современному переосмыслению понятий «национальная идея» и «патриотизм». Он пытался помочь вытащить русского медведя — хоть за хвост, хоть за уши — из вечной распорки крайностей: «с нами» или «против нас», «свой» или «чужой», «герой» или «шпион», «патриот» или «предатель». Из альтернативы без выбора.

Этот человек показывает нам направление «здорового патриотизма». Такого, при котором «свой путь» — это не наказание, а дополнительные возможности. При котором национальная самоидентификация идёт дальше, чем «на-кась выкуси». А величие своего народа не противоречит, а наоборот, помогает бережному отношению к не-своим. Допустим, кто-то скажет, что «инородцы захватили рынки, вытеснив оттуда русских торговцев». На это последует два полярных ответа: первый — так им и надо, русские не умеют работать; второй — давай возьмём палки и прогоним чужаков. «Доктрина Луи» выдаст третий ответ: давайте включим мозги, чтобы перехитрить обидчиков и мирно вернуться на рынки. Но это — сложное «наукоёмкое» решение, тогда как толпа требует простых.

«Давай зайдём на могилу к Киму Филби», — предложил как-то раз Виктору знакомый. «Як предателям на могилы не хожу», — ответил он. Предательство не имело для него паспортов.

Почему ястребы Запада, желавшие расчленения России и её полного краха как самостоятельной цивилизации, ненавидели Луи больше, чем Политбюро и Советскую армию? Потому что Луи, очевидно, всё делал правильно.

И наконец, ещё один штрих к портрету, который, увы, пока не передался нам по наследству, вернее сказать — «не передался по наследию».

Это был человек с фантастической до неправдоподобия волей к жизни, с запойным восхищением этой жизнью, с неутолимым к ней интересом. Это был пассионарий, для которого жизнь — не «то, что с тобой происходит», а «то, чем ты управляешь и чем живёшь». Он брал от жизни всё, создавая новое, а не отнимая у других. К сожалению, те жизненные программы, которые мы видим сегодня вокруг, — это, по меткой классификации политолога Виктора Милитарёва, либо «ломщики» («иду вверх по головам»), либо «лохи» («плыву по течению вниз и даю себя разводить»).

«Никто никогда не напишет обо мне правильно», — говорил Луи, словно закладывая в этот императив автоматическое опровержение любых инсинуаций против себя, разоблачений, попыток после его смерти докопаться до запретного «нутра». Но свои секреты он не скрывал, а прятал, а это большая разница. Он сам порождал и поощрял создание такого количества легенд, преданий, мифов, слухов, былин и апокрифов о себе, что истина глубоко закопалась в художественном вымысле, и не разберёшь — где она, а где игра воображения.