Король Шаул - [40]

Договорились о связи через вестовых и об общем сборе войска у жертвенника в Гилгале перед началом сражения.

Стоя на холме около своего стана, король и его люди наблюдали возвращение филистимлян. Слышался шум тысяч голосов, ветер раскачивал пламя факелов, отряды всё прибывали и прибывали.

– Адорам! – подозвал король. – Корми солдат. Авнер! Выставь дозоры, назначь смены стражи. После вечернего жертвоприношения – всем спать. Утром ещё наглядимся на лагерь басилевса.

Уже за полночь король пришёл в свою палатку. Ему доложили, что от филистимлян прибыл человек, который говорит на иврите и арамейском.

– Чего хочет басилевс от короля иврим? – спросил Шаул, когда стража втолкнула в палатку дрожащего мужчину невысокого роста.

Посланником оказался проводник Фихола Элдаа, Шаул видел его впервые. Глядя в землю, Элдаа передал, что филистимский военачальник требует выдачи всех участников убийства наместника Фихола.

Шаул отрицательно покачал головой. Элдаа, будто обрадовался, закивал и выскочил из палатки. Стража проводила его до узкой тропинки в горах – той, по которой он недавно поднялся из филистимского лагеря.

Стан иврим за спиной у Элдаа уже спал.

Глава 7

Едва поднялось солнце над Михмасом, необычный вид вершины противоположного холма привёл в изумление бойцов ивримского стана. Казалось за одну ночь вершина напротив поросла лесом – так густо стояли на ней флаги отрядов филистимской колонны. Самого лагеря разглядеть было нельзя, так как он находился на одной высоте с ивримским, но шум, производимый сотнями сновавших там солдат заглушил все прочие звуки в стане Шаула, располагавшемся на расстоянии нескольких десятков полётов стрелы от филистимского. Один за другим возвращались посланные Авнером наблюдатели, сообщая о подходе к колонне новых отрядов, отставших во время перехода по Кнаану. Шаул перестал прислушиваться к донесениям, когда рядом раздался растерянный голос эфраимского командира. Этой ночью целый отряд его пехотинцев – двести пятьдесят бойцов – покинул стан. Командир рассказывал подробности. Все ушедшие были из одного селения в горах Бет-Эля, довольно близко от стана. Жители там поднялись, чтобы за ночь укрыться в лесах, как можно дальше от филистимлян. Проходя через стан Шаула, семьи уговорили своих мужчин присоединиться к ним.

– Ушли с оружием? – спросил Шаул. Эфраимец мрачно кивнул.

Хорошо, что Авнер все восемнадцать железных мечей, добытых отрядом Ионатана, держит у себя в палатке, подумал Шаул. Выходит, правильно рассудил командующий: «У тебя есть, у меня есть, а остальным раздам перед боем».

На построении выяснилось, что дело обстоит ещё хуже. Ушли не только эфраимцы. За одну ночь войско сократилось на четверть. Теперь у Шаула было не больше полутора тысяч бойцов.

– Добро, если просто сбежали и попрятались, – поморщился Авнер. Они с Шаулом отпустили солдат на еду, а сами задержались в тени высокого куста. – Могли ведь перейти и туда, – он указал рукой на холм напротив. – Нужно начинать бой и как можно скорее.

Шаул кивнул, оба направились к костру.

В стан иврим отовсюду приходили рассказы о зверствах филистимской колонны на её пути по Кнаану и о бегстве населения. Иврим потянулись за Иордан. Филистимляне устанавливали засады, и у тех, кто попадал им в плен, отнимали весь скарб, а самих целыми семьями отправляли на рынки рабов, торопясь, пока там не упали цены. В местах, где составлялись обозы с награбленным, обязательно находился надсмотрщик и подробно записывал, чем пополнится хозяйство басилевса. Было объявлено, что каждый, кто отправит в Филистию сто рабов, по возвращении получит из них в собственность одного раба и одну молодую рабыню. Так же и с добром: сотая часть от добытого в Кнаане станет собственностью добытчика. Не удивительно после этого, что все повозки филистимского обоза были скоро наполнены и отправлены на побережье. Завоёванные земли басилевс обещал разделить позднее, после окончательного завоевания Кнаана.

В горах Эфраима больше не светились по ночам селения иврим и кнаанеев, не выходили на поля крестьяне, не брели за стадами пастухи к пастбищам в тени гор. С наступлением темноты люди вылезали из пещер и, оглядываясь по сторонам, собирали недозревшие овощи со своих полей, затоптанных солдатами и исполосованных железными колёсами филистимских обозов.

– Зачем же у нас король? – спрашивали иврим. – Почему не вступится за нас Шаул?

– Э! – махали руками старики. – Что он может сделать против такой силы!

– Вот и нужно присоединиться к филистимлянам, – шептали друг другу крестьяне. – Говорят, басилевс обещал тому, кто пройдёт весь кнаанский поход, освобождение от податей и столько добра, сколько принесёшь с войны в одном мешке. А мешок можно сшить ого какой!

Среди местного населения, ещё не слышавшего о железном оружии, любой филистимский солдат становился господином, брал себе что хотел, тащил в палатку любую приглянувшуюся девушку, а наутро клеймил её своей печатью и сдавал в партию рабынь, направлявшуюся к побережью. «Пускай, – рассуждал Питтак. – Выжду неделю, а потом поведу их на туземного короля».

Лагерь иврим напротив был под непрерывным наблюдением и опасаться внезапного нападения Питтаку не приходилось. Перебежчики и пленные рассказывали, что армия местного короля с каждым днём сокращается, и что каждое утро он не досчитывается нескольких сотен бойцов. Из немалого опыта войн и подавления бунтов Питтак знал, чем это скоро закончится: перебежчики принесут голову своего вождя, остатки армии сдадутся в плен, и начнётся сбор красивых вещей и расправа над теми, кто ослушался воли басилевса. У себя в палатке Питтак обсуждал с военачальниками и проводниками, каким путём колонне лучше следовать дальше, чтобы быстрее завершить завоевание страны. Настроение у всех было прекрасное, филистимлянам виделось торжественное возвращение к себе на побережье с обозами, полными добычи, и с закованным в цепи туземным королём. Питтак даже разрешил присоединить к армии отряды перебежчиков, только не выдавать им железные мечи.