Король серых - [84]

— Не сомневаюсь, Арос сказал тебе о заклинании. Хоть ложь его нелепа, я знаю, что все объяснения основ нашего заклинания, возможно, были ближе к истине, чем остальной его рассказ. — Он снова глотнул из кубка; на сей раз Джеремия не последовал его примеру. — На самом деле я допускаю, что его история о том, что отклонилось от плана, тоже лежит в границах правдоподобия. Сказать по правде, Джеремия Тодтманн, никто толком не знает, что именно случилось. Известно лишь то, что с каждым последующим королем заклинание все больше и больше выходило из-под контроля. Оно выбирало смертных, которые совершенно не подходили для выполнения возложенной на них миссии. Безумцев и фанатиков. Но когда те оказывались в нашей среде, мы были уже не в силах что-либо изменить. Тьма, которую прежде нам удавалось держать в узде, разлилась. Мы стали все больше опасаться, что тьма изменит не только нас, но что она поглотит и реальный мир. — Глаза Оберона вспыхнули. — И это было началом конца того, что должно было стать Веком Гармонии!

Эти последние слова все еще звучали в ушах Джеремии, когда он вдруг обнаружил, что стоит — вместе с Обероном и Титанией — на какой-то возвышенности; перед ними открывался ласкающий взор холмистый пейзаж. Светило солнце, воздух наполняло пение птиц, вдали виднелась небольшая деревушка — крыши домов были сплошь крыты соломой. Настоящий рай для живописца. Разумеется, это не было реальностью. Это была воображаемая реконструкция мира, каким его видел король эльфов. Оберон хотел, чтобы Джеремия поверил в этот мир. Поняв все это, а еще то, что Оберону не удалось провести его, Тодтманн почувствовал себя увереннее.

— Вот что могло бы быть, если бы заклинание не отбилось от рук! В мире царила бы идиллия! Но вместо этого каждый король норовил все больше очернить мир, питая тьму.

Сказочный пейзаж внезапно поблек и начал дробиться. На месте лесов и зеленых холмов появились мощеные дороги и здания — искаженной формы, предвещающие недоброе. Из птиц остались одни вороны. Тот, кто не был знаком с миром теней, мог решить, что его преследует страшный кошмар. Земля пахла гнилью, а небосвод скрыли от глаз зловещие тени. Все словно вымерло — лишь крики черных птиц оглашали окрестности. Это место внушало отчаяние. Тодтманну становилось все труднее делать вил, что его это не волнует. Однако он выдержал. В этом жутком ландшафте реальности было не больше, чем в прежнем идиллическом пейзаже. Это была всего лишь очередная иллюзия Оберона.

Тодтманн старался пропускать мимо ушей слова Оберона, однако всякий раз, когда тот заговаривал о способности Джеремии влиять на оба мира, слова эти впивались в него, подобно колючкам. Арос когда-то намекал ему на возможность оказывать подспудное влияние на мир Серых, однако не в том объеме, который имел в виду Оберон, пытавшийся заручиться поддержкой человека. Кто из них был прав? Неужели оба?

Впрочем, это не имело значения. Правда заключалась в том, что в обоих случаях Джеремия являлся всего лишь орудием чужой воли. Серые — точнее, Арос, ворон и Оберон, — видели в нем способ, который позволял бы им не только обеспечить равновесие своего собственного неустойчивого мира, но и управлять мыслями и мечтами людей. Непонятно только, почему им был нужен именно он?

Оберон излучал самодовольство и уверенность. Он, видимо, уже решил, что победил.

— Впервые мы имеем возможность повернуть время вспять! — заявил Оберон. — Сначала придется действовать медленно, но чем шире будет распространяться наше влияние на мир снов, тем быстрее и легче будет твоя работа!

Возле самых губ Джеремии материализовался кубок, который поднесла ему изящная сливочно-белая рука. Вздрогнув от неожиданности, Джеремия увидел, что Титания теперь стоит рядом и даже одной рукой обнимает его. Ее попытки всучить ему кубок были весьма настойчивыми, и ему уже показалось, что она готова силой влить жидкость ему в глотку. Это было то же самое вино, от которого он недавно отказался. Если они таким образом пытались парализовать его волю, то это им не удалось. Не считая незначительных провалов в памяти, Джеремия соображал вполне трезво. Правда, то обстоятельство, что он все время находился в здравом уме, пока не очень помогало ему.

«Но ведь тогда, на крыше, у меня получилось… и потом, позже, я смог создать щит. Возможно, я мог бы…»

Что именно? Он не был героем. Какой бы силой его ни наделяли, он умудрялся ее утратить. Гектор — тот наверняка знал бы, как поступить в подобной ситуации. Джеремия был уверен, что его друг давно бы вытащил его отсюда. Но почему же он сам не может?

На плечо ему легла тяжелая ладонь Оберона. Джеремия непроизвольно поежился, что не осталось незамеченным Обероном. Кажется, этим он еще больше уронил себя в глазах властелина эльфов. Тот привлек Тодтманна к себе, освободив его, по крайней мере, на время, от искушений, которые в виде ли вина или чего-то еще предлагала ему Титания.

— Тебе предстоит миссия огромной важности, смертный. Я знаю, тебе может показаться, что это дело тебе не по плечу, однако будь уверен, я не оставлю тебя заботой.

Видимо, преисполненный самых благих намерений, Оберон весь сиял, что лишь усиливало подозрительность Джеремии. Впрочем, король эльфов этого не видел. Джеремия Тодтманн, хоть и был невысокого мнения о своих собственных возможностях, решил, что ни в коем случае не позволит Оберону себя использовать. Джеремия понимал, что он замышляет: вернуться в прошлое, в те времена, когда в мире царили невежество и предрассудки, а эльфы доминировали в мире Серых и люди были более податливы их влиянию. Альтруизм едва ли входил в число достоинств Оберона, а его суждение о том, что хорошо для человечества, сложилось явно без учета мнений людей. По Оберону выходило, что иного пути просто не существовало.