Король с клюкой - [2]
А напротив – поселковые… Эта разномастная команда напоминала больше кучку шпаны из фильма «Республика ШКИД»…
Жестокий хохот чуть не смел их со льда. Облаченные в разной степени сохранности и цветов ватники, сатиновые шаровары либо ватные штаны, те сбились щерящейся кучкой загнанных волчат, но от боя отказываться не собирались.
Раскрасневшиеся, злые, они перебирали валенками с прикрученными к ним допотопными коньками – у кого двухполозные, у кого-то даже «снегурки»! «Канадки» были только у двух или трех игроков, шлемов не было ни у кого.
Вратарь поселковых напоминал то ли лешего, то ли чучело огородное: в обрезанном военном тулупе, самодельной проволочной маске, нахлобученной поверх шапки с торчащими ушами, зеленых ватных штанах, обвязанных от колен до коньков аккуратно обрезанными прямыми деревянными колышками…
Вой и хохот достигли апогея, когда на середину площадки, к майору Коробкову, подъехали капитаны.
У поселковых это был Шашок. И ладно бы его черный ватник с намалеванной надписью белой нитрокраской на спине: «Шуба Лисья»… Но его клюшка…
Это был шедевр. Произведение искусства. Представляла она собой вырезанный из дубового, видимо, сучка агрегат с затейливо изогнутым «крюком», более напоминающим клюшку для игры в хоккей с мячом.
На ногах Шашка, правда, были «канадки». Новенькие.
Капитаны пожали друг другу руки. И тут майор Коробков машет мне рукой, я красиво перепрыгиваю через бортик (вдруг в игру зовут?), подъезжаю… Он мне смущенно: «Одолжи клюшку. Парню сложновато будет с самопалом-то»… Протягиваю нехотя свою красавицу…
Глянув сердито на нее, на меня, затем на майора, Шашок яростно-отрицательно затряс головой.
Майор помолчал мгновение, затем кивнул, хлопнул меня по плечу – дескать, свободен. Чем расстроил меня донельзя..
Зажал свисток зубами, поднял руку вверх…
Игорь и Шашок согнулись, вибрируя, нос к носу. Причем Шашок в своем черном ватнике с белыми отметинами напомнил паука-крестовика, хищно замершего над побледневшим от ужаса льдом. Резкий свисток пулей швырнул шайбу вниз, оглушительно клацнуло скрестившееся деревянное оружие, и рявкнул бой…
Все было в той схватке. Вывихнутые пальцы, синяки, ушибы. Сломанные клюшки и разодранная одежда. Разбитые носы, сорванные шлемы. Отвалившиеся от валенок «двухполозки» поселковых, которым тут же кидали через борт запасные, загодя приготовленные.
Валерке Левченко, гарнизонному защитнику, выбили два передних зуба, и его, рыдающего, увезли на машине в санчасть.
Страшен был Шашок в своем исступленном желании победить и повергнуть. Черным смерчем с белыми проблесками он носился по площадке, не обращая внимания на то, как трещали доски, когда его «впечатывали» в борт, серьезно намереваясь вывести из строя. Он отвечал тем же – чем дальше, тем жестче. Своим самодельным крюком он выделывал такое, что и не снилось ни одному канадскому профессионалу.
Уже на последних секундах при счете 4:4 – то есть гарантированной ничьей, Шашок летел к воротам гарнизонных, сметая все и всех на своем пути.
Остановить его было невозможно. Сбив с ног двух защитников, разлетевшихся в разные стороны, как сухие осенние листочки, Шашок из последних сил ткнул своей «клюкой» шайбу в узенький просвет последней надежды, в левый угол ворот.
Но в этот момент его клюшка сломалась, шайба лениво замерла, чуть коснувшись заветной линии, и переползти ее так и не смогла.
Дымящийся паром вратарь прихлопнул ее ловушкой, купленной в «Спорттоварах» райцентра, и замер ничком.
Проверещал немного растерянно свисток майора Коробкова. Бой закончился. Ничья.
Гарнизонные нарезали круги по площадке, потрясая в воздухе клюшками.
Восторженно визжавшие девицы швыряли в небеса свои модные разноцветные мохеровые шапочки. Перевозбужденные поселковые болельщики не расходились – может, подраться надо будет еще на всякий случай?.. – и одобрительно что-то кричали своим игрокам.
А «снегурочка» Игорехина, перемахнув через борт, семенила по льду белыми сапожками, сжимая в покрасневшей от мороза руке квелый букетик из домашней герани, что на подоконниках в горшках растут.
Игорь расплылся в улыбке, подергивая подбитым глазом, готовясь принять цветы вместе с победным поцелуем. Но «снегурочка» к его неподдельному изумлению ловко обогнула капитана гарнизонной команды и подбежала к Шашку, стоявшему за воротами противника и мрачно разглядывающего останки своей клюки.
Запунцовев вишневым цветом, она протянула цветики ошеломленному Шашку, торопливо пробормотав: «Это тебе… Ты молодец…» – и убежала домой читать стихи Цветаевой и Ахматовой.
Под одобрительный гогот односельчан Шашок смущенно засунул букетик за пазуху своей расхристанной «Шубы Лисьей», поднял половинки клюки и, сильно хромая, покатился в строй своей команды.
Правила есть правила – надо отдать дань уважения друг другу.
Между двумя шеренгами таких разных и таких похожих пацанов стоял майор Коробков. Ничья несомненная, конечно. Но…
Пригласив к себе капитанов, майор сказал им несколько слов. Сын недовольно пожал плечами и посмотрел куда-то в сторону.
А Шашок даже попытался отъехать назад малыми зигзагами, но майор сказал что-то совсем уж строго, – и поселковый капитан замер.
Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.
Второй роман о Веронике. Первый — «Судовая роль, или Путешествие Вероники».
«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!
Рассказ о людях, живших в Китае во времена культурной революции, и об их детях, среди которых оказались и студенты, вышедшие в 1989 году с протестами на площадь Тяньаньмэнь. В центре повествования две молодые женщины Мари Цзян и Ай Мин. Мари уже много лет живет в Ванкувере и пытается воссоздать историю семьи. Вместе с ней читатель узнает, что выпало на долю ее отца, талантливого пианиста Цзян Кая, отца Ай Мин Воробушка и юной скрипачки Чжу Ли, и как их судьбы отразились на жизни следующего поколения.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.
«Моя бабушка считала себя очень культурным человеком и часто мне об этом говорила. При этом, был ли я в обуви или нет, она называла меня босяком и делала величественное лицо. Я верил бабушке, но не мог понять, отчего, если она такой культурный человек, мы с ней ни разу не ходили в Парк культуры. Ведь там, думал я, наверняка куча культурных людей. Бабушка пообщается с ними, расскажет им про стафилококк, а я на аттракционах покатаюсь…».
«Дом. Пошли домой. Пора домой. До дому бы поскорее доехать. Иди домой. Дома надо убрать.У меня такого не было. Никогда. Не было дома. Были места, в которых я жила – у бабушки или с мамой. Там, где жили они, и находился так называемый дом. Я не знала, что это такое. Дом обуви, дом одежды, дом быта – это я понимала…».
«Родилась я в курортном городе, похожем на редкую жемчужину. Он раскинулся на трех величественно огромных холмах, спускающихся с высоты горного плато к самому морю, что и определило его непростую и интересную архитектуру – перепады высот, сплошные опорно-подпорные каменные стены и здания, замысловато вписанные в этот ландшафт. Крыши двухэтажных зданий порой равнялись с проходящей выше них дорогой.Дом, в который меня принесли из роддома и где прошли первые семь лет моей жизни, так и вовсе был причудливо замысловат, даже с перебором…».
«Верка ревела. Ревела громко, с надрывом. Жалко ее было ужасно! Вот ведь трагедия – отец ушел из семьи. А семья была замечательная! Можно сказать, показательная семья. Но – была…».