Король с Арбата - [3]
Дождь все стучит и стучит по каске. Все глуше и, кажется, дальше голос Григория Ивановича. А потом он и вовсе пропал. Только дождь и дождь.
Почему- то подумалось, что сейчас дождь поливает московский асфальт, моет затемненный Арбат, Плющиху, наш двор и любимую всеми мальчишками скамейку, где увеличительным стеклом выжжены слова: «Алеша + Лариса = любовь».
Всего четыре года назад…
У нас во дворе все чем-нибудь увлекаются. Одни собирают марки, другие - спичечные коробки, а очкастый Лева Гоц - книги. Один я ничего не собираю. И хорошо: забот меньше. А вот с завтрашнего дня как раз очень хочется жить без забот.
Дело в том, что уже сегодня можно зафутболить все учебники и до первого сентября - свобода. Что с этой свободой делать - я еще толком и сам не знаю.
Когда мы шли из школы, Лариса спросила очень обидно, просто так, безразлично:
- Ты куда на лето?
- Никуда. В Москве буду.
Мы помолчали, а потом я с надеждой сказал:
- В Москве летом очень хорошо. Народу мало. Все уезжают…
Я говорю, а она молчит. Портфельчик коленками стукает и молчит. Решаюсь:
- А ты куда на лето?
- Не знаю. Как папа…
У парадного постояли. Она разглядывает свои белые тапочки, потом говорит:
- Ты бы хоть за лето дневник вел.
- Какой?
- Ну такой, куда все записывают.
- А чего записывать?
Она пошевелила пальцами, взяла за локти. Сама взяла. Прямо руками. И ее лицо близко-близко. Так еще никогда не было. На нем все-все видно. Даже чернильное пятнышко у виска.
Она опять разглядывает тапочки:
- Ну, разные случаи из твоей жизни. Знаешь, все великие люди вели дневники.
Сказала и побежала по темной лестнице, мелькая тапочками.
Интересно, нарочно она про великих людей или всерьез? Надо же!
Дома утащил у сестры Нонки толстую тетрадь и решил вести дневник…
Сейчас пойду во двор и посмотрю, чего записывать.
Интересно все получается! Вот сидишь дома в четырех стенах и ничего не видишь. А стоит только открыть дверь на улицу, и сколько всего видно! Это хорошо, что люди придумали двери и каждый день их открывают. Ну, это я увлекся. Открываю. Пошел.
Вот и наш двор. Сидят на скамейке мальчишки и ловят солнце в увеличительные стекла. Только один Лева Гоц читает. У него мать библиотекарша, потому он всегда читает, хотя через его увеличительные очки можно здорово прожигать.
Сидят ребята на скамейке и даже не болтают ногами. Нельзя пошевелиться. Нужны терпение и твердая рука.
Там, где под стеклом получается яркая точка, вьется голубая змейка дыма.
Вот одна лениво танцует прямо на скамейке и всем рассказывает: «Алеша+Лариса = любовь».
- Гадина ты,- говорю я в затылок Сережке Бахиле, но дать по шее не решаюсь. Он первый силач во дворе.
Сережка, не оборачиваясь, задумчиво говорит:
- А разве не правда?
И все так же танцует под его стеклом сплетница - дымная струйка.
Потом он полюбовался своим трудом и увлеченно начал выжигать первую букву ругательного слова. Мы заинтересовались.
Рядом серьезно посапывает худенький Мишка Жаров. У него струйка дыма толстая, густая. Потому что Мишка нацелился стеклом в газету. Яркая точка солнца неумолимо съедает напечатанные строчки: «…ый успех художественного фильма «Чапаев». Вот уже третий год с экранов…»
Струйка дыма движется дальше, пожирает телеграмму из-за границы: «Секретарь комсомола Испании брошен в тюрьму…» Постоял задумчиво дымок и пошел дальше: «Уже недалек день, когда новая очередь московского метрополитена…»
- А за что его в тюрьму бросили? - сам себя спрашивает Мишка.
Лева перестает читать, с сожалением смотрит на Мишку:
- За что? За то, что он за нас.
- За что? За то, что он за нас.
Мы переглядываемся. Это здорово! И Чапаев за нас, и секретарь комсомола Испании. А сколько еще других за нас! Интересно, какой он, секретарь комсомола Испании?
Вот профиль Чапаева мы на всех промокашках рисуем. Папаха, усы, кусочек бурки. Только нос не получается.
А секретарь комсомола Испании, наверное, очень веселый и хорошо поет. В Испании все, говорят, поют. Даже «Но пассаран!» звучит как песня.
Мишка докончил строчку и, ни к кому не обращаясь, говорит:
- А теперь мой отец будет летчиком.
Трудно Мишке верить. Раньше он говорил, что у него отец будет художник, потом - знаменитый снайпер, а еще потом - водолаз, а вот теперь - летчик.
Правда, вчера мы все видели, как его мать выходила из дома под ручку с одним военным. У него голубые петлички, а на них красные кубики.
Дворничиха тетя Дуся покачала им вслед головой, сплюнула. А что ей? Жалко, что ли? Пусть Мишка наконец заимеет отца. Тогда в нашем дворе будет жить настоящий летчик.
Бахиля кончил свою работу, потянулся, пошевелил бровями, рыкнул и задумался. Помалкиваем и мы.
Около все время вертится Славик. Не человек еще. В третий класс перешел. Из второго подъезда. У него отец какой-то там ткацкий инженер.
На голове Славика крутится новая кепочка. С пуговкой на макушке.
- Ну-ка, - говорит Бахиля. Славик понятливо снимает кепочку, протягивает.- Так,- усаживается поудобнее Бахиля,- посмотрим.
Задымилась пуговка. Пахнет паленым.
- Гадина ты, - говорю я. И опять не могу ударить.
- Ты допросишься,- шевелит задымленными ушами Бахиля.
