Король с Арбата - [2]

Нам тяжело бегать со скаткой, да еще под июльским солнцем. Скатка постоянно трет левую щеку, развязывается, мешает ползти.

Да что там скатка! На каждом из нас - вещевой мешок, подсумки с патронами, лопатка, фляжка, противогаз, штык-

кинжал, котелок, плащ-палатка, на голове тяжелая стальная каска… Все это очень нужно, но все нужно в свое время.

Больше всех достается слабеньким.

Вот слева наш сосед по окопу маленький, толстенький, рыжий Гриша, как мы его зовем - Пончик. У него всегда испуганное, запыленное лицо. На груди гимнастерки - все меню за неделю. Каша, тушенка, лапша. По-моему, он украдкой часто плачет - на щеках постоянно свежие полосы. Пончик - добрый парень. Может променять противотанковую гранату на сахар. Охотно всем раздает свои патроны. А дефицитную махорку меняет на индивидуальные санитарные пакеты.

Сейчас небритый сумрачный пограничник устало учит его, как ходить в атаку:

- Патроны кончились, коли штыком. Штык сломался, глуши прикладом. Приклад в щепки - хватай малосаперную лопату и бей по головам. - Он подумал, что-то вспоминая, закончил веселее: - Лопатой удобно. Она по краям острая.

Я смотрю на Пончика и понимаю, что ему не очень хочется бить малой саперной лопатой немцев по головам.

- Внимание! Воздух!-понеслось вдоль окопа.

На нас идут «юнкерсы». Никто не дает команды. Стреляем по ним сами. Надо найти упреждение и бить чуть вперед. Главное - не дергать спуск. Нажимать плавно и неторопливо…

В бой вступают наши пулеметы.

- Женька,- кричу я,- где ты?

И опять прямо на окоп идет «юнкере». Я стреляю ему в лоб. Кажется, летчик смеется. Вижу - пограничник запустил в него лопаткой, а потом охнула, перевернулась земля.

- Женька! Сейчас тихо-тихо.

- Пей,- говорит Женька и стучит фляжкой по моим зубам.

- Ну, пей же,- просит Женька и тянется к винтовке,- немцы пошли, Алешка.

Окоп наполнился частой беспорядочной стрельбой.

И опять с нами Григорий Иванович. Через меня шагает, кричит:

- Приготовиться к контратаке! Примкнуть штыки! Дозарядить магазины!

- За нашу Советскую Родину! - кажется, это голос комбата.- Вперед, товарищи, ура!

- Ты лежи,- кричит мне в ухо Женька,- я скоро вернусь.

Женька хватает гранату, карабкается на бруствер окопа, из-под его сапог на меня сыплется земля. Я закрываю глаза. Опять заложило уши. Тошнит.

…Кто- то трясет меня за плечи. Близко-близко лицо Женьки.

- Живой,- смеется он.- Здорово тебя оглушило!

Над головой черное небо. Идет дождь. Когда же пришла ночь? Ведь был день, было солнце.

- Как атака? - вспоминаю я.

Женька долго молчит, потом пододвигает свою каску.

- Потрогай, что в ней.

На ощупь - патроны. Их много, но только они очень легкие.

- Медальоны! - с испугом отдернул я руку.

- Сейчас собирали,- глухо говорит Женька.- Григорий Иванович с нами ползал.

Женька отвернулся, уткнул голову в колени и молчит. Мне кажется, что он плачет.

- Давай, Алешка, держаться друг за друга,- не поднимая головы, говорит Женька.- Меня ранят - ты перевяжешь, тебя - я перевяжу. А если что… так мы живем в одном доме…

Я обнимаю его. Нет, он не плачет, а просто мелко дрожит. Наверное, от дождя.

На дне окопа уже большие лужи. Мы сидим на корточках. Я караулю, а Женька под шинелью тихонько курит. Григория Ивановича вызвали к комбату, а пограничник сам незаметно потягивает из рукава.

Дождь все сильнее и сильнее. Мы уже не сидим на корточках, а стоим в рост. Немцы беспрерывно пускают ракеты. Две из них попали к нам в окоп и, страшно шипя, еще долго освещают нас липким зеленым светом.

Вода уже проникает за голенища сапог. Мы не двигаем ся. Григория Ивановича все нет и нет. Пончик жмется ко мне, бормочет:

- А если выше нальет? Что тогда? Наверх выползать? Я не знаю, что ответить. Одна надежда, что дождь скоро

перестанет.

- Я тебе вылезу,- хрипит пограничник,- вот смотри, парень…

Он надевает на штык фуражку и чуть приподнимает винтовку над окопом. Сейчас же веер из трассирующих пуль замахал над нашими головами.

- Сволочи, козырек разбили,- почему-то с удовлетворением говорит пограничник, осматривая фуражку.

Справа вдоль окопа громко хлюпает вода. Кто-то большой пробирается к нам.

- Живы? - спрашивает этот большой голосом Григория Ивановича.

- Живы,- отвечаем мы.

- Ну, что там у комбата? - спрашивает пограничник.

- Да ничего,- смеется Григорий Иванович.- Двоих-троих убьем и обедать пойдем.

Кажется, и дождь слабее стучит по каске и теплее стало.

- Женя, ты что молчишь? - спрашивает политрук.

- Живот пучит,- кряхтит Женька,- а вылезти нельзя.

- Давай прямо здесь.

- Неловко как-то,- мнется Женька.

- А ты на лопатку, - деловито предлагает Григорий Иванович, - а потом зашвырни подальше в сторону немцев.

Мы отвернулись. Женька в точности выполнил инструкцию.

Хотя мне и показалось, что дождь по каске стучит реже, но вода уже поднялась выше колен. Я перекладываю из карманов брюк патроны и хлеб за пазуху. Мы все молчим. От холода нас трясет.

Изредка вполголоса в сердцах ругается пограничник.

- Сволочи, как котят утопят. Эх бы врукопашную!

- Алеша,- задумчиво спрашивает Григорий Иванович,- а тебе драться приходилось?

- Угу,- говорю я,- в детстве.

- Из-за девчонок?

- Да как вам сказать…