Король - [46]

— Да! да! И я! — хором кричали остальные рабыни.

Многие протягивали руки, добиваясь, чтобы их выбрали первыми, но надсмотрщик вытащил из круга ту, что кричала «сука!»

— Вы ничего не добьетесь от меня. — проговорила она, оказавшись в круге. — Я буду стоять неподвижно.

— Ты забыла про хлыст? — осведомился надсмотрщик, показывая руку с зажатым хлыстом.

— Нет, господин! — испуганно вскрикнула женщина. — Прошу вас, не надо!

— Неужели эта маленькая гордячка будет наказана? — притворно удивился один из гостей.

— Пусть покажет, на что она способна!

— Развлекай их, — приказал женщине надсмотрщик.

— Нет, прошу вас! — рыдала она. Свистнул хлыст.

Мужчины засмеялись при виде отчаянных попыток красавицы привлечь их внимание.

— И это все? — удивился надсмотрщик, вновь взмахнув плетью. — Еще!

Гости хохотали.

— Похоже, следующий удар придется прямо по тебе, — заметил надсмотрщик.

— Нет, нет, господин! — плакала рабыня. Схватив левую руку рабыни, надсмотрщик заломил ее за спину, так, что женщина вскрикнула.

За столами послышался смех — в нем звучала не только грубость, но и подлинный интерес.

Надсмотрщик осторожно и неожиданно дотронулся до тела женщины концом хлыста. Гордая красавица превратилась в униженную, пунцовую от стыда рабыню.

— Твое тело предало твой рот, — заметил мужчина.

— Да, господин.

— Рабыне непозволительно лгать.

— Да, господин.

— Неужели ты в самом деле считаешь себя не такой, как все? — продолжал спрашивать он.

— Нет, господин.

— Ты думаешь, рабыня может быть неподвижной?

— Нет, господин! Пусть меня побыстрее разыграют, господин!

— Рабыням запрещено быть равнодушными, — наставительно произнес надсмотрщик.

— Да, господин! — подтвердила рабыня.

Ее вскоре выиграли. Быстро и охотно она поползла к новому хозяину.

В круг ввели еще одну женщину.

— Подожди, Аброгастес! — воскликнул Фаррикс из племени борконов и встал.

Женщина в круге слегка пошатнулась. Кости перестали стучать по столам.

Аброгастес повернулся к Фарриксу, ибо тот был вождем, к тому же стоял на ногах.

— Надо бросить дробинки, — усмехаясь, предложил Фаррикс.

— Осторожнее, отец, — шепнул Ингельд.

Аброгастес не подал виду, что услышал предостережение Ингельда — того самого Ингельда, который думал только о себе.

Гута, лежащая в грязи перед помостом, сжалась, чувствуя, что теперь ее судьба уже не зависит от вопросов вины или справедливости, от ее красоты или недостатка привлекательности как рабыни. Теперь она зависела от тонких политических вопросов, от положений и званий, состязаний воли и маневров силы.

— Конечно, — любезно отозвался Аброгастес.

Она знала, что Аброгастес презирает и ненавидит ее за участие в мятеже ортунгов, но подозревала, что он, тот, кто так тревожил и возбуждал ее, считает ее привлекательной. В самом деле, не раз, глядя в его глаза, Гута замечала острое, даже яростное желание совершить жестокое насилие над ней. Она не надеялась завоевать его любовь, на что надеется почти каждая рабыня, но мечтала через годы самоотверженного служения и преданности получить хотя бы частицу его недоступного внимания.

— Куда бросит свою дробинку Аброгастес, повелитель дризриаков? — спросил Фаррикс.

— Принеси ее в жертву, отец, — прошептал Ингельд.

— А куда бросит свою дробинку Фаррикс? — вопросом отозвался Аброгастес.

— Разве она недостойна ошейника? — удивился боркон.

— В самом деле, она недурна, — добавил его сосед.

Рука Фаррикса потянулась к кинжалу, но он удержался, сделав вид, что просто случайно передвинул ее.

— Действительно, я совсем забыл об этой безделице, — равнодушно проговорил Аброгастес и кивнул писцу.

— Бросайте дробинки! — объявил писец.

Гута встала на колени и повернулась к весам, чтобы видеть, как решится ее судьба.

— Смерть предательнице! — кричали гости.

— Пусть живет, — возражали другие.

Гости позабыли о рабынях, ждущих в круге, даже той, что стояла отдельно от них на коленях. По одному они начали подходить к подносу с дробинками, и каждый либо с криком одобрения, либо недовольства или просто со смехом бросал свою дробинку, маленький, но тяжелый шарик, на выбранную чашу весов.

Гута едва удерживалась на коленях.

— Выпрямись и подними голову, — приказал ей подоспевший надсмотрщик. — Положи скрещенные, будто связанные руки на затылок.

Гута изо всех сил старалась принять позу. Дробинки стукались о дно чаш.

Чаша смерти наполнялась быстрее.

— Смотрите на ту, что когда-то была гордой Гутой! — засмеялся один из гостей.

— Смотрите на эту рабыню!

— Она вся трясется! — добавил третий.

— Она даже не может стоять на коленях!

— Свяжите ей руки на затылке, — приказал Аброгастес. — Принесите повязку на глаза и привязь.

Все его приказы были исполнены, чтобы рабыня могла принять лучшую позу, только теперь ее руки были связаны на затылке, глаза закрывал сложенный шарф, а шею обвивала крепкая веревка, оба конца которой держали два стоящих рядом надсмотрщика. Длинные концы веревок они обмотали вокруг кулаков.

Гута стонала.

Невидимые ей дробинки продолжали сыпаться на дно чаш.

Теперь она уже не могла упасть на пол — ее держали веревки.

— Ты видишь чаши, отец, — произнес Ингельд, — откажись от нее.

— Какое мне до нее дело? — пожал плечами Аброгастес.