Король лжи - [113]

Уходя с цокольного этажа, я выключил свет. Пока я добирался к офису Эзры, меня не покидал запах картона. В футе от лестницы я остановился, вспомнив звук летящего вниз тяжелого стула; но сейчас наверху лестницы была тишина. Ковер выглядел иначе, возможно, из-за освещения, но мне показалось, что он слегка сморщен в дальнем углу. Я тряхнул головой, решив, что у меня разыгралось воображение. Половица была обломана с краю, выбита вокруг шляпок гвоздей. Следы были незнакомыми, маленькими, как будто после отвертки с плоской головкой. Я провел кончиками пальцев по дереву, недоумевая, кто бы еще мог побывать здесь.

Я отбросил эту мысль. Время работало на меня. Взяв гвоздодер, я начал вытаскивать гвозди. Я выбил древесину вокруг блестящих шляпок гвоздей, но не мог их вытащить. Просунув гвоздодер между половицами, я нажал, но они не поддавались.

Я помчался назад на цокольный этаж, под слабый свет этой одиноко висящей лампы, к картонному кладбищу, где я видел инструменты: совок для снега, приставную лестницу, сломанные грабли и старый автомобильный домкрат. В домкрате я нашел длинный гаечный ключ с острым суженым концом. Вернувшись назад, тяжело дыша, я засунул острый конец ключа между половицами, стуча по другому концу молотком. Сталь проскользнула в трещину, где желто-белая древесина, казалось, улыбалась мне. Я стучал молотком по основанию ключа, действуя по принципу рычага, а затем всеми своими восьмьюдесятью шестью килограммами налег на инструмент. Послышался треск дерева, отлетели щепки. Наконец я вырвал половицу, занозив ладони, но не обратил на это внимание. Я отбросил разрушенные половицы в сторону.

Сейф бросал мне вызов, и на мгновение я испугался, но тут же представил себе бухгалтерскую книгу моего отца, зная, что там стояло правильное число. Я опустился на колени, тихо прочитал молитву и набрал дату, когда он сделал самый большой вклад своей жизни.

Дверца тихо закачалась на петлях, открыв вход в темноту; и я заморгал, потрясенный.

Первое, что я увидел, – наличные деньги, большое количество, перевязанные вместе пачки по десять тысяч. Я вытащил их. У меня в руке были твердые деньги, кирпич валюты, которые я мог ощутить по их затхлому запаху. На первый взгляд там было тысяч двести. Я положил их на пол рядом, но не мог отвести взгляд. Мне никогда не приходилось видеть так много наличной валюты. Но я был здесь не ради денег, поэтому вернулся к открытому зеву сейфа.

Там были фотографии его семьи. Не жены и детей. Не той семьи.

Той, что подняла его из бедности. Поблекшая фотография Эзры и его отца. Еще одна его отца и матери. На одной – несколько грязных ясноглазых детей, возможно родных братьев. Я никогда не видел их прежде и сомневался, что Джин тоже видела их. Люди выглядели измученными, даже дети, и я понял, что сделало Эзру другим. Было что-то особенное в его глазах, как на той фотографии, стоявшей на его столе дома. В них читалась сила, как будто уже ребенком он мог перемещать миры. Его братья и сестры, вероятно, ощущали эту силу, поэтому на фотографиях они сгруппировались вокруг него.

Для меня они все были незнакомыми людьми. Я никогда не встречал ни одного из них. Ни разу.

Я положил фотографии рядом с деньгами и возвратился к сейфу. В большой бархатной коробке я нашел часть драгоценностей моей матери – не те, что были на ней, когда она умерла, а действительно дорогие вещи, которые Эзра однажды назвал «чертовыми безделушками» и вытаскивал только тогда, когда хотел, чтобы мать произвела впечатление на человека. Мама очень не любила надевать их и когда-то сказала мне, что похожа в них на любовницу дьявола. Не потому, что они не были красивыми, – они были красивыми. Но они также являлись инструментом для Эзры и никогда не предназначались для чего-нибудь другого. Я отложил коробку, планируя отдать ее Джин. Возможно, она могла бы продать драгоценности.

Видеокассеты лежали на самом дне, три из них не были надписаны. Я держал их, как змею, опасаясь, что там могли быть такие вещи об отце, о которых сын никогда не должен знать.

Зачем он держал видеозаписи в сейфе?

Видеомагнитофон и телевизор стояли в углу. Я выбрал кассету наугад. Включил телевизор и нажал кнопку.

Сначала ничего не было, затем появилась кушетка. Мягкий свет. Голоса. Я глянул на длинную кожаную кушетку за спиной, потом снова на экран. Там была та же обстановка.

– Я не знаю, Эзра. – Очень знакомый женский голос.

– Я шучу. – Это был Эзра.

Я услышал звук нежного шлепка, взрыв девичьего смеха.

Ноги женщины, длинные и загорелые. Женщина пробежала мимо камеры, бросилась на кушетку – голая, смеющаяся. На мгновение я увидел вспышку белых зубов и бледные груди. Потом появился Эзра, заполнив экран. Согнувшись, он двигался к кушетке, и я слышал, как он что-то бормотал. Затем ее голос: «Ну, давай уже». Ее протянутые руки, лицо в тени. Ее ноги раздвинулись, левая легла на спинку кожаной кушетки, правая закинута за спину Эзры.

Он обрушился на нее, придавив своим массивным телом; но я видел ее ноги и то, как она поднималась под ним.

– О да, – сказала она. – Вот так. Трахай меня вот так.