Король-крестоносец - [52]

– Быстрее, быстрее! Нужно успеть преградить им дорогу!

И они успели. Чтобы сарацины не обнаружили их прежде времени, рыцари повернули на запад и дали больше десяти миль крюка, но под Монжисар прибыли первыми. В пути им встретился отряд братьев Ибелинов – владетелей Рамы: с двумястами всадниками они, опередив остальных, спешили из-под Алеппо защищать свои земли. Ценная помощь!

И вот, вторя зурнам сарацин, над христианским воинством протяжно запели трубы. К бою! Братья-лазариты помогают королю выбраться из паланкина. Измученный долгой скачкой, Балдуин едва стоит на ногах. Поддерживая его, братья бережно облачают государя в доспехи и закрепляют у него на голове шлем с закрытым забралом.

– Коня! Коня! – требует он. – Что? Этот? Куда мне такая кляча! Подать моего доброго скакуна, что был со мной под Айн-Анжаром! Я ведь велел взять его… Надеюсь, он еще не слишком стар?

– Государь, это горячий жеребец… Вам его не удержать!

– А кто сказал, что я его буду удерживать? Именно такого мне и надо, чтобы сам нес меня на врага. Сюда его, живее!

От нетерпения король весь дрожит. Брат Матфей украдкой утирает рукавом слезы. Боевые трубы ревут, зурны в рядах сарацин воют так, что не выдерживает слух. Но вот оруженосцы подводят скакуна. Он косит глазом, прядет ушами, раздувает ноздри… Королевский конь! На нем – особое седло с высокой лукой сзади. Братья-лазариты осторожно подсаживают государя и прочно привязывают ремнями к седлу, потом вставляют безжизненно свисающие ноги в стремена, которые скрепляют вместе у жеребца под брюхом. Теперь король не упадет и не пошатнется в седле, хотя бы даже в него угодило копье!

Шлем Балдуина венчает золотой обруч с зубцами. Загнивающая, почти беспалая ладонь не ухватит рукоять меча, и лазариты намертво соединяют ее с железной перчаткой, так что меч становится неподвижным продолжением предплечья. Рука еще повинуется государю, и поднять меч он еще сможет. Король смотрит на епископа Альберта, который держит перед собой Святой Крест. Взгляд этого тихого, кроткого старца преисполнен сегодня несгибаемой твердости. Реликварий страшно тяжел; при помощи хитроумного приспособления он крепится к крупу лошади и к стременам, а в довершение привязывается толстой веревкой к всаднику. И в круговерти беспорядочно сменяющих друг друга мыслей в голове у Балдуина внезапно возникает отчетливое сознание того, что и этот прикованный к кресту старик, и он, полутруп, ведущий горстку своих людей на врага, который вдесятеро сильнее, несут в себе некий высший смысл – утверждают торжество духа, а может быть, и что-то большее…

Но не время теперь раздумывать обо всем этом, нет, не время! Балдуин впивается взглядом в Святой Крест, на котором вознесен был Искупитель всех грехов мира. Отвыкшие от яркого света глаза короля больно режут лучи солнца, ослепляющие даже сквозь решетку забрала. В их нестерпимом сиянии чудится, будто Святой Крест становится все выше, выше, вырастает до небес, задевает верхушкой за облака… А сарацины кажутся то карликами, то, наоборот, исполинами, то близкими, то страшно далекими… Рыцари уже стоят в боевых порядках. Епископ Альберт с усилием чуть наклоняет Святой Крест, благословляя Христово воинство. Балдуин молится – жарко, истово, словно в свой смертный час:

– Не допусти, Господи, гибели верной Твоей державы! На Тебя вся моя надежда – не оставь же меня! Давид был слабым отроком, а Голиаф – великаном… Дай мне, Господи, силы Давида!

Наконец, подав условный знак своему тезке Балдуину Ибелину и Ренальду из Сидона, которые с двух сторон держат под уздцы его скакуна, король поднимает над головой меч – и бросается вперед с боевым кличем наследников Готфрида Бульонского:

– Christus vicit! Christus regnat! Christus imperat! [16]

– Государь! – кричит вслед Балдуин Ибелин. – Здесь моя земля! За мной право первого удара!

И, не дожидаясь ответа, несется со своими людьми в самую гущу врагов, туда, где полощется на ветру их зеленое знамя. Рубя направо и налево, он врезается в ряды сарацин, сминает их и, повернув коня, рубит снова.

Его пример увлекает и других, тем более что посреди жаркой схватки с самого начала мелькает также золотой обруч на шлеме Балдуина IV – а отстать от своего государя недостойно звания рыцаря! Из глубин пламенного подсознания всплывает, оживая, давняя доблесть дедов. Вассалы прокаженного короля сражаются, как сражались первые крестоносцы. Бьются, как будто бы каждого из них хранит архангел! Святой Крест искрится на солнце. Это явный знак благоволения Всевышнего.

Таки-ад-Дин мечется как угорелый, но мало что может изменить. Его воины уже слишком свыклись с мыслью, что никакие франки им не грозят, и при первом же натиске противника готовы броситься перед ним врассыпную. Вдобавок, из разрозненных, растянувшихся по всей округе полков на поле боя собралась в лучшем случае половина. А раз уж будто неведомый колдун таинственными чарами перенес сюда франков, разве не мог он удвоить, утроить, удесятерить их число?

Так что, как бы ни старались подбодрить их военачальники, отряды сарацин отступают – все поспешнее, все беспорядочнее… Вскоре отступление переходит в бегство. Не раз помехой у них на пути вырастает их же лагерь с богатой добычей и пленными. Уже и туда добрались рыцари, освободили узников, раздали им оружие… Смятение усиливается. В довершение надвигается буря: небо темнеет, вихрь, яростно завывая, кружит в воздухе столбы пыли.