Король-крестоносец - [45]

– Нынешнего дня бедняге не пережить, – уверял он. – Слезно жаловался, что никогда еще не претерпевал такого позора. Обычно, слушая его, благородные дамы плачут, а то и в обморок падают от волнения…

– Мы тоже плакали, только от смеха. Неужели в Европе дамы все еще так чувствительны?

Ренальд, задумчиво погладив бороду, ответил:

– Сомневаюсь. Люди везде одинаковы, и кровь у всех одинаково красная… Думаю, дело тут вовсе не в дамах, а в мужчинах: они стараются воспитывать своих жен на высоких образцах добродетели.

– Ничего себе образцы добродетели!… А что вы нам приготовили на завтра? Вы же обещали развлекать нас до тех пор, пока рыцари не вернутся из похода!

– Обещал и ума не приложу, как я выкручусь, если Имад аль-Дин окажет упорное сопротивление. Но на завтра развлечение уже готово: я вам раздобыл старичка невиданного возраста. Сто шесть годков, каково?

– Это и вправду нечто новенькое! Сто шесть? А где вы его достали?

– Вы все его хорошо знаете, благородные дамы. Седой как лунь, борода до пояса, во время торжественных процессий выступает вслед за патриархом, несет меч…

– Меч Готфрида Бульонского! Старик вроде бы его оруженосец… Только говорят, будто он – ряженый, будто держат его специально для шествий…

– Сей недостойный слух пущен в обращение мною, но это клевета. Нынче я самолично убедился, что старик не ряженый, а самый настоящий. Ему действительно сто шесть лет, и он служил оруженосцем у первого нашего короля Готфрида. Зовут его Робер де Корбье. Завтра я его доставлю во дворец. Старичок еще довольно резв, память не угасла, можно послушать.

– А послезавтра?

Ренальд глубоко вздохнул.

– Пока не знаю, но если не осенит меня какая-нибудь блистательная мысль, усопну от стыда, не всем же, как рыцарю де Блэа, умирать от счастья. Позвольте откланяться, дорогие дамы!

* * *

Память у Робера Корбье и вправду не угасла. Как это нередко бывает со старыми людьми, близкие события он забывал и путал, зато давние воспоминания, отлившиеся в яркие картины, хранились в душе неповрежденными.

Усаженный в мягкое кресло и напоенный вином, он с любопытством поглядывал на окружавших его дам и с придурковатым лукавством ухмылялся.

Дамы… В последний раз он прикасался к женщине лет этак пятьдесят назад… Странные создания…

– Расскажите нам, как вы брали Иерусалим, – уговаривал его Ренальд.

– Да что там рассказывать, благородный рыцарь? Давно уж все записано в книги. Ученые люди много чего понаписали, каноник д'Агилер и каноник Фуше де Шартр… Его преосвященство архиепископ Тирский Вильгельм тоже меня не раз призывал и выспрашивал, а потом заносил мои слова в книгу…

– То, что в книгах написано, мы знаем. Но всегда интересно послушать человека, видевшего все собственными глазами… Расскажите про штурм.

– Да… штурм… Жарища тогда стояла невыносимая, прямо пекло. Тут летом всегда так, но мы-то поначалу без привычки были. И в воде испытывали большой недостаток… Платили по два динара за кварту, точно помню… Ну и вот, ходили мы вкруг стен с молитвами да с крестом, а магометане на тех стенах верещали и всячески на наш крест паскудили… И такое нас разбирало зло, такая лютость, что каждый готов был эти стены зубами грызть и драть ногтями, лишь бы ухватить поганцев… На другой же день пошли на штурм… Одну из трех самых больших башен захватил государь наш Готфрид с братом своим. При них был и я, а еще принцесса из Бургундии со своим мужем, датским принцем…

– Расскажите о принцессе! – хором потребовали слушательницы.

Старик в замешательстве пожал плечами.

– Да что я о ней знаю! Флориной звали, герцога Бургундского дочка.

– Про это мы читали. А что-нибудь еще? Как она выглядела?

Де Корбье снова пожал плечами. Как выглядела? В памяти всплыла охваченная бушующим пламенем башня, изящная головка, из-под шлема струятся золотые волосы… Но как об этом скажешь? Его язык был проще и грубее памяти.

– …Она сгорела, – кратко сообщил он. – И все мы чуть не сгорели, уж дух стало спирать от жара, и башня затрещала, но тут Господь подал нам в умерших помощь…

– В умерших?

– Ну да. На горе показалось войско призраков умерших, и мусульмане дрогнули…

– И вы их видели собственными глазами?

– Как вас, благородные дамы, и никогда этого не забуду, проживи я хоть еще сотню лет… Все их видели, все… и наши, и сарацины… Их было много, тьма тьмущая, занимали весь склон горы, впереди епископ… С их помощью мы и захватили город…

Робер де Корбье замолк. Морщинистое лицо его, с которого исчезла глуповатая ухмылка, посуровело. Старик вглядывался в синеющую далеко за окнами Масличную гору, словно надеялся отыскать на ней следы призрачной рати, явившейся с того света на помощь сражавшимся братьям.

Невольно стали серьезны и остальные; любопытные дамы приумолкли. Даже Ренальд из Сидона не смеялся, а думал о чем-то с глубокой печалью, словно предчувствовал, что не пройдет и семи лет, как он, беспечный шутник и полуараб, сложит голову за Святой Крест, подобно своим славным дедам…

Старик выпил вина, отер рукою бороду и первым прервал молчание:

– А как вошли мы в город, такая началась резня, страсть! Не знаю, писал ли об этом каноник д'Агилер, больно уж он мягкосердечен. Про такую бойню и вспоминать страшно… Кровища по улицам лилась потоками, кони в нее по грудь забредали… От тоски, от ужаса смертного язычники выли, точно волки, отовсюду слышался этот нечеловеческий вой… Пробовали бежать, да бежать-то некуда было… Те только и спаслись, кого рыцарь Танкред – он потом сделался князем Галилеи – пустил в Храм Гроба Господня…