Король говорит! - [15]

Говоря коротко, Харли-стрит была уже на пути к тому, чтобы из адреса превратиться в знак профессиональной принадлежности. Первостепенное значение, однако, имела только часть улицы. Чем меньше номер дома, чем дальше на юг в сторону Кавендиш-сквер, тем престижнее адрес. Приемная Лога была близко к северному концу улицы, где Харли-стрит сливается с оживленной Мерилибоун-роуд, пересекающей Лондон с востока на запад.

Однако Харли-стрит есть Харли-стрит. О том, что именно думали другие обитатели этой улицы о «неотесанном австралийце», сведений не сохранилось. К тому времени, когда он приехал, былых лекарей-шарлатанов уже сменили современные дипломированные врачи. Лог, в отличие от них, не имел никакого официального медицинского образования. Но никто из его соседей не умел помогать людям с дефектами речи и не представлял себе, как эти дефекты осложняют жизнь.

Одно дело — открыть практику, совсем другое, и в те времена гораздо более трудное, — привлечь пациентов. Лог быстро освоился и нашел друзей в австралийской общине Лондона. Человек «кипучей энергии и самобытности», по определению его друга-журналиста Гордона, он был из тех, кого легко запоминают. И постепенно Лог начал выстраивать свою врачебную практику со смешанным составом пациентов, большую часть которых направляли к нему другие австралийцы, жившие в Лондоне. Он устанавливал внушительную плату для богатых пациентов, снижая за ее счет плату для бедняков. Но это по-прежнему была борьба за выживание. «Я все еще пробиваю себе дорогу наверх. А это требует времени, труда и денег, — писал он брату Миртл в июне 1926 года. — Мне вскоре нужно будет хорошенько отдохнуть, иначе я не выдержу». Он постоянно искал всевозможные подработки. Когда страна была парализована всеобщей стачкой, он стал специальным констеблем[20], получая шесть шиллингов в день.

Логопедия — и лечение заикания в особенности — еще пребывала в относительно младенческом состоянии. «То было время пионеров в области работы с речью, и в далекой Австралии почти ничего не знали о лечении речевых заболеваний; потому долгие годы приходилось лишь экспериментировать, — вспоминал впоследствии Лог. — Ошибки, которые делались в то время, составили бы целую книгу».

От дефектов речи люди страдали, по-видимому, с тех пор, как человек начал говорить. В Книге пророка Исаии, написанной, как предполагают, в восьмом веке до новой эры, заикание упоминается трижды^[21]. Древние египтяне имели даже особый иероглиф для его обозначения. В Древней Греции и Геродот, и Гиппократ упоминали заикание, хотя наиболее полно знание древних греков о речевых дефектах отражено у Аристотеля: в сочинении «О спорных вопросах» он описывает несколько видов речевых дефектов, название одного из которых — ischnophonos — переводится словом «заикание». Он отмечал также, что заикающиеся обычно страдают от этого дефекта сильнее, когда нервничают, и меньше, когда бывают пьяны.

Самым знаменитым заикой во времена Античности был Демосфен. Как повествует Плутарх в «Сравнительных жизнеописаниях», Демосфен, стремясь победить этот недостаток, говорил с камешками во рту, практиковался перед большим зеркалом и декламировал стихи, бегом поднимаясь в гору и спускаясь с нее. Римский император Клавдий, правивший с 41 по 54 год н. э., тоже заикался, но ничего не известно о том, пытался ли он излечиться от заикания.

Интерес к дефектам речи стал расти в девятнадцатом веке, отчасти благодаря прогрессу в медицине. В середине столетия уже велись физиологические исследования речи, механизмов произношения и восприятия. Многие открытия еще только предстояли: лишь к середине двадцатого века фонетика (наука об артикуляции речевых звуков) значительно шагнула вперед.

Растущий интерес к искусству и технике речи неизбежно притягивал внимание к тому несчастному меньшинству, для которого произнести самую простую фразу было тяжким испытанием.

Одним из первых авторов, писавших о заикании в пост-античные времена, был Иоганн К Амман, швейцарский врач, живший в конце семнадцатого — начале восемнадцатого века. Недуг этот он называл «hesitantia» (колебание)^[22]. Хотя лечение его было прежде всего направлено на то, чтобы обучить пациента контролировать движения языка, Амман считал заикание «дурной привычкой». Авторы, писавшие после него, склонны были видеть в заикании приобретенную особенность, являющуюся по большей части следствием страха.

По мере того как расширялись познания в области анатомии человека, все чаще начинали искать физиологические объяснения, сосредоточив внимание на органах, которые участвуют в процессах артикуляции, звукоизвлечения и дыхания. Заикание объясняли нарушением функции той или иной зоны голосового аппарата. Внимание сосредоточилось преимущественно на языке как органе речи. По мнению одних специалистов, проблема заключалась в том, что он слишком слаб, другие, напротив, считали, что причина в его гиперактивности.

Самым безобидным следствием этого подхода было назначение упражнений, контролирующих движения языка, и применение всевозможных причудливых устройств, вроде вилообразной золотой пластинки, изобретенной французским врачом Марком Итаром, в качестве подпорки для языка. Страдающим заиканием рекомендовалось также держать между верхними и нижними зубами кусочки пробки. Гораздо хуже было то, что это привело к моде на хирургию на языке. Пионером в этой области стал в 1840 году немецкий хирург Иоганн Диффенбах, и у него появилось множество последователей в континентальной Европе, Британии и Соединенных Штатах. Конкретная процедура варьировалась от хирурга к хирургу, но в большинстве случаев сводилась к частичному удалению языковой мускулатуры. Помимо неэффективности, в эпоху отсутствия действенных средств анестезии и антисептиков такое медицинское вмешательство было болезненным и опасным. Случалось, что пациенты умирали при операции или в результате осложнений.