Король долины - [68]

— Гэвин говорит, ты должен потанцевать со мной! Я тебя везде ищу. Ну, пойдем, Клей!

— Я больше не могу танцевать, — сказал он твердо. — Слишком устал. Как-нибудь, Нелли, в другой раз.

— Но другого раза не будет!

Он пожал плечами:

— Ну, что ж, очень жаль.

— Да кто ты такой?! — вскипела Нелли. — Что ты из себя строишь?

Он повернулся к ней спиной — и наткнулся на пристальный взгляд Телмы. И снова ему стало стыдно, он не знал, куда девать глаза.

Он догадывался, что с ним. Когда-то в Новом Орлеане Гэвин вручил ему ключ от клетки, где таилось страшное чудовище, но лучше бы он этого не делал — теперь этот зверь вырвался наружу и рыскал на свободе, и сдерживал его только тонкий поводок разума и узы преданности, готовые вот-вот порваться, преданности тому, кто был причиной этих страданий.

Глава двадцать третья

Вот уже год Лорел жила на ранчо с Гэвином. Летние месяцы пролетели быстро. Она ездила с ним верхом по долине, и где бы они не появлялись, люди приветствовали их. Мужчины приподнимали шляпы, женщины уважительно кивали — а сами завидовали ее праздности. Лорел это нравилось. Когда в середине лета бывало слишком жарко, она удалялась в свою комнату и читала книги, которые привезла с собой из Нью-Йорка. В комнате было прохладно — деревья, посаженные Гэвином много лет назад, давали густую тень. А после полудня, когда утихал бриз и воцарялся зной, ее обмахивала опахалом горничная-мексиканка. Гэвин выстроил для Лорел специальную ванную, и она частенько лежала, вытянувшись в прохладной воде, почитывая романы, французскую поэзию и журналы, ежемесячно доставляемые дилижансом из Нью-Йорка. Если ей чего-то хотелось, то стоило только сказать Гэвину — и требуемая вещица появлялась так скоро, как только всадник мог покрыть расстояние до Санта-Фе и обратно. Гэвин был ослеплен любовью. Он души в ней не чаял, и потакать ее прихотям стало для него смыслом жизни.

Когда пришла зима, долину завалило снегом и дороги занесло. Теперь он не разрешал ей одной отъезжать далеко от дома. Был у него какой-то необычный страх перед зимой, он боялся внезапных метелей и слепящего ветра.

Зимой ей стало немного тоскливо. Если Гэвин уезжал, то не с кем было и поговорить, разве что с горничной да с работниками, возившимися возле дома — в хлеву или на конюшне. Клейтон почти все время занимался со скотом. Телма к тому времени переехала в комнатушку напротив кабинета доктора Воля и дала ему ключ. И он на ранчо почти не появлялся, разве только по делу.

Но и при Гэвине Лорел все равно скучала. Он завел привычку сидеть в ее комнате в кресле с жесткой спинкой и смотреть на нее. И что бы она ни делала: читала, выщипывала брови или просто глазела в окно на снег — он не сводил с нее глаз. Все вызывало у него восхищение — любое ее движение, любой жест. Вытянула губку — и его лицо озаряла улыбка. Наклонялась снять мокрую обувь или переодевалась — он жадно разглядывал ее. Любая мелочь в ней вызывала у него гордость — гордость собственника. Иногда, когда она спала во время сиесты, дневного отдыха — он потихоньку забирался в ее комнату, устраивался в том же кресле и молча курил, неотрывно глядя, как во сне у нее поднимается и опускается грудь, как она под покрывалом передвинула ногу, как у нее приоткрылся рот и чуть-чуть отвисла к подушке губа, немного перекосив лицо. Все в ней казалось ему прекрасным.

Просыпаясь, она вздрагивала, потом какое-то время изумленно смотрела на него, как будто видела впервые в жизни. Это был кто-то чужой, смуглый, обветренный, притаившийся в углу ее спальни. Она старалась ничем не выдать это странное чувство и улыбалась ему. Но в этом не было никакой необходимости: даже ее удивление и мимолетное смятение он боготворил и ловил с ненасытной жадностью.

Зимние месяцы тянулись медленно; она все чаще и чаще отказывала ему. На ночь она обычно накручивала свои длинные волосы на папильотки, а потом надевала коричневый шелковый платок и завязывала его на затылке. А когда Гэвин подходил к ее постели, говорила: «Нет, нет, ты растреплешь мне волосы. Мне завтра нужно выйти в город, и я не хочу, чтобы волосы были как мочало».

А иногда она жаловалась на головную боль. У нее так часто болела голова, что он в конце концов привез из города доктора Воля, который тщательно ее обследовал.

— Ерунда, — запротестовала она. — У меня это с детства. Поболит и пройдет.

— А как она у вас болит? — спросил доктор Воль.

— Как будто кто-то втыкает иголки в мозг, а потом вытаскивает. Понимаете, о чем я говорю?

Некрасивое лицо доктора Воля сморщилось. Он прописал ей какие то болеутоляющие пилюли:

— Принимайте сразу после обеда. Может быть, тогда боли прекратятся.

А если не болела голова, она жаловалась на рези в нижней части живота.

— Не понимаю, — говорила она Гэвину. — У матери они тоже бывали. Может, это наследственное. Так сильно режет. Но завтра, дорогой, мне будет лучше. Да-да, обязательно, я знаю.

И он со всем этим смирялся, заботливо ей прислуживал и становился все нежнее. Он хотел отвезти ее к докторам в Санта-Фе. А если врачи в Санта-Фе не помогут, тогда — в Денвер.

— Почему бы нам весной не поехать в Нью-Йорк? — спрашивала она.