Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака - [88]

Из списка в информационном бюро на станции Корчак наугад выбрал адрес меблированных комнат, и они отправились туда на трамвае. Оставив багаж в своей комнате, они проследовали в ресторан, где впервые в жизни четверо сирот смогли сами выбрать себе еду. Они заказывали самые разные блюда, кроме тефтелей, слишком хорошо знакомых им по приюту. На следующий день они гуляли по мощенным булыжником улицам красивого города, некогда бывшего столицей Польши, посетили муниципальный музей, площадь, где Костюшко давал клятву освободить свой народ от врагов, расчленивших его родину, увидели статую великого поэта-романтика Адама Мицкевича, а затем пришли к Вавелю, где вместе с польскими королями был похоронен Юзеф Пилсудский. Во время церемонии открытия монумента дети наконец поняли, зачем Корчак принес сюда большой камень из приютского двора: учитель жестом пригласил их вместе с ним положить этот камень к подножию памятника.

За несколько часов до предполагаемого отъезда в Варшаву Корчак отвез своих юных спутников в аэропорт. Там, с тем же невозмутимым лицом, которое он умудрялся сохранять в поезде во время истории с укушенным бешеной собакой ребенком, Корчак попросил у кассира четыре бесплатных билета на самолет для сопровождавших его детей. Получив ответ, что это невозможно, он с невинным видом заявил, что, поскольку аэрофлот, как и железная дорога, является государственной собственностью, предлагаемые условия, по его мнению, должны и здесь сохранять свою силу. Кассир посовещался с коллегами, те, в свою очередь, обсудили ситуацию с другими, но в результате ответ был все же отрицательным. Садясь на последний в этот день вечерний варшавский поезд, Корчак и дети все еще не могли удержаться от смеха.

5 декабря того же года после вмешательства пани Пилсудской Корчаку разрешили прочесть в эфире «Поляк не плачет». Но в это время правые газеты раскрыли подлинное имя Старого Доктора и обвинили Корчака в том, что его программа является частью еврейского заговора, цель которого — испортить польских детей. Вскоре Старый Доктор получил уведомление, что передача, запланированная на 26 декабря, снимается с эфира из-за специальных праздничных программ рождественской недели. Оскорбленный этим указанием, сделанным в последний момент (было ясно, что еврея не хотят допускать к эфиру во время христианского праздника), Корчак напомнил руководству радиостанции, что его обязательства по контракту прекращаются в конце февраля. Угроза этого заявления была очевидна, но тщетна. Несмотря на популярность программы, студия отказалась продлевать договор со Старым Доктором. Последняя передача вышла в эфир 27 февраля 1937 года, и Старый Доктор исчез из жизни своих преданных слушателей так же таинственно, как в свое время появился.

Хотя Корчак и старался скрыть свои переживания по поводу событий, происходящих на радио (да и во всей Польше), его сомнениями и болью полны письма, адресованные Иосифу Арнону. Вот что писал он 7 февраля 1936 года, незадолго до закрытия программы Старого Доктора: «Когда тобой овладевает чувство немоты, когда ты ощущаешь себя лишним, а всю свою жизнь — бесполезной, когда тебе хочется укрыться в каком-нибудь тайнике, чтобы в последний раз предаться размышлениям, когда дальнейшая жизнь перестает быть желанной — именно в этот миг откуда-то приходит доброе слово, дружеский отзвук прошлого. И мысли твои сразу меняют свое направление: „Что за вздор!“ И ты уже колеблешься: „Возможно, в конце концов, все не так уж…“ И каждый хочет что-нибудь добавить! Ты пишешь, что я вовсе не прав, полагая, что потерпел неудачу. Но ведь все, что в прошлом дарило мне радость, обратилось теперь в тяжкий изнуряющий труд, все, что представлялось важным, ценным, осуществимым, теперь порождает сомнения, дурные предчувствия, стыд. То немногое, чего я достиг, кажется ничтожным. Я дал себе клятву помогать детям, защищать их права, но могу лишь молиться или искренне благословлять их робкие, неуверенные шаги».

Арнон продолжал убеждать Корчака эмигрировать в Палестину, и тот не прекращал размышлять об этом: «Существует ли более подходящее место для защиты (словами) слабых и малых, чем земля Израиля? Это наполняет меня тоской и томлением. Но, к глубокому моему сожалению, я связан и перегружен своей текущей работой, которая находится на грани упадка». И все же Корчак заключает письмо обещаниями обдумать возможность приезда в Палестину, если будет уверен, что не окажется «бременем для этой страны».

Стефа поехала в Палестину навестить Фейгу и ее нового мужа (учителя, эмигрировавшего из России) в тот сложный период, когда радиопередачу Корчака сняли с эфира. К апрелю она планировала вернуться, и Корчак с нетерпением ее ожидал. Но в день предполагаемого возвращения она не дала о себе знать, как и на следующий день. Такое было на нее совершенно не похоже. Корчак опросил множество людей, не видели ли они Стефу. Никто не видел.

— Похоже, Стефа еще не вернулась, — сказал Корчак Наталии Висличке. С ней и ее мужем, филантропом, Корчак сблизился за последние годы. Нередко он заходил к ним поболтать, а то и обедал в их доме. — Не знаю, что могло с ней случиться.