Король Давид - [28]
– Как же мы выпустили его тогда в Эйн-Геди! – вырвалось у Рехавама бен-Римона.
– Если Давид приказал убить Авнера, который перешёл к нему, – рассуждал вслух советник Шими бен-Гейра, – значит, он не доверяет никому из биньяминитов. Надо укреплять Маханаим и готовиться к нападению иудеев. Они никого здесь не пощадят.
Братья Бен-Римоны переглянулись.
– Это их не пощадят, – шепнул Баана, когда они вышли во двор. – А нам с тобой есть чем заслужить милость будущего короля иврим.
Духота и мухи одолели короля Эшбаала. Он хотел остаться один, обдумать новое положение после предательства Авнера бен-Нера и его смерти. Нужно было что-то предпринимать, поход иудеев на Маханаим, видно, неотвратим.
Эшбаал созвал советников. Шими бен-Гейра попросил перенести встречу ближе к вечеру, надеясь на ветерок с Иордана. Эшбаал согласился, лёг на шкуру и прикрыл глаза. Воспоминание о пребывании в Египте опять возникло перед ним, и он перестал сопротивляться мухам, зною и сну. Эшбаал увидел каменного фараона в саду Фиванского святилища и услышал его голос:
– Чужеземец, ты мечтал встретиться с богом Озирисом – я беру тебя с собой.
Эшбаал закричал, счастливый оттого, что наконец-то сам увидит суд Озириса и сможет, вернувшись домой, в Эрец-Исраэль, рассказать о нём людям.
– Есть! – Баана рывком перерезал хрящи на шее Эшбаала и сбросил голову к ногам отскочившего брата. Несмотря на зной, оба тряслись от холода и не могли согреться под толстыми шерстяными рубахами. Мешая друг другу, четыре трясущиеся руки перекатили голову на грязную тряпку, тут же промокшую от крови, связали края в узел, и вышли из комнаты, озираясь, хотя и знали, что до наступления утра туда никто не войдёт, потому что именно они, братья Бен-Римоны, напросились в охрану короля Эшбаала до появления на небе первой звезды.
Она прожгла небесную мглу над пустыней Аравой, по которой два всадника стремительно уносились от погони, которую никто не устраивал. Со спины мула одного из всадников свешивался узел с головой Эшбаала – несчастного сына короля Шауля.
В третью субботу Двенадцатого месяца, когда холодный свет, скопившийся в ореховых деревьях, рассекает концы веток жёлто-лимонными лучами, Давид собрал своих детей и отправился с ними к Божьим холмам на окраине Хеврона поглядеть, как обновилась за зиму ореховая роща.
Она росла в глубокой долине, где в зимние и весенние ночи случались и заморозки. Роща хорошо просматривалась с Божьих холмов, и Давиду, который нёс на руках годовалого Шфатью, сына, рождённого Авиталь, не нужно было спускаться в долину – прозрачный воздух приближал к глазам серо-зелёные стволы орехов.
Солнце лениво плыло в середине небосвода, и трава чуть подрагивала от редких дуновений западного ветра. Старшие дети – одиннадцатилетний Амнон, высокий, нетерпеливый первенец Давида, семилетний Авшалом и пятилетний Адонияу, вечно жалующийся своей матери Хагит на старших братьев, – всё время убегали вперёд. Они то догоняли друг друга, то собирались кучкой и что-то разглядывали в траве. Девятилетний Даниэль, недавно похоронивший мать – мудрую Авигаил – и шестилетняя сестра Амнона Тамар шли в стороне от остальных, подбирая камушки и разговаривая между собой. Мааха, мать Тамар и Авшалома, узнав, что Давид собрался на прогулку с детьми, предложила пойти с ними, сказав, что только она умеет справляться с сыновьями Давида, а без неё они обязательно передерутся. Он согласился, хотя сперва хотел взять с собой Эглу – та была на сносях, но мать Эглы решила, что ей лучше остаться дома под наблюдением старух.
Мааха оказалась права. Не дошли они ещё и до Божьих холмов, как Адонияу попал камнем в ногу Амнона, и тот, заревев, кинулся на брата с палкой. Пока Мааха разнимала мальчиков, прибежал Авшалом и начал выговаривать братьям за плохое поведение, а потом для примирения дал каждому по сладкому стручку с рожкового дерева.
Остальную дорогу Мааха вела задиру Адонияу за руку.
– Видишь, – говорила она Давиду, – Авшалом умеет словом добиться большего, чем другие кулаками. А Давид не мог оторвать глаз от кудрей Авшалома цвета свежего мёда. Говорили, что Авшалом больше всех детей похож на отца. Слыша это, Давид улыбался и думал: «Значит и у меня такие большие зелёные глаза и такие густые чёрные брови».
– Коэн Эвьятар, – продолжала Мааха, перехватив его взгляд, – сказал, что такого способного ученика ему ещё никогда не присылали.
Они поднялись на Божьи холмы, и все разом кинулись в высокую тёплую траву. Дети кувыркались в ней, кидались ветками, ловили кузнечиков. Давид и Мааха, подложив под голову мешки с едой, лежали на спине и смотрели в ярко-голубое небо, а малыш Шфатья сидел между ними и улыбался, пуская слюни. Мааха снова заговорила о необыкновенных способностях Авшалома. Давид слушал, наблюдая за сыновьями. Амнон подсадил Авшалома на фисташковое дерево и удрал. Авшалом прошёлся по ветке, расставив руки, чтобы не упасть, посмотрел наверх, не решился подниматься выше, а спрыгнуть побоялся. Амнон делал вид, что не слышит криков Авшалома, и когда тот уже начал хныкать, прибежал Даниэль и подставил брату спину. Авшалом спрыгнул, оба не удержались и полетели в траву.
