Король - [30]

– Нет, я просто немного устала, Варли. Который час?

– Часы остановились – все остановились. Я включу радио, мадам.

– Не стоит. Там либо один мерзавец болбочет о жидах, либо другой мерзавец рассказывает, что подлодки потопили наш конвой.

– Пришел сэр Роберт.

– Я не желаю его видеть. Я знаю, что он скажет.

– Он дожидается уже много часов.

– Отошли его прочь. У меня меланхолия, думаю, или, может быть, хандра, и насколько мне известно, это заразно, а мне бы не хотелось, чтобы сэр Роберт, блестящий рыцарь сей и стойкий защитник королевства, подвергся неудобствам подобного рода только лишь из-за меня…

– Да, отошлите его прочь, – сказал сэр Роберт, входя. – Вышвырните эту чертову докуку вон, пните его в гульфик на лестнице…

– Но, добрый сэр Роберт, вы наверняка пришли сказать мне то, что я больше всего не хочу слышать. По какой же такой причине мне, следовательно, это слушать? Ступайте, и не нужно никаких речей.

– Я зашел проститься, но это лишь на время. Надеюсь.

– Вы – негодяй, как и все остальные негодяи, как Артур, как Ланселот, нынче здесь, завтра там, ни грана постоянства в вас, ни капли надежды не способны вы мне подарить…

– Тому имеется причина. Я делаю то, что делает все рыцарство, все до единого рыцари и оруженосцы, что ходят по земле, с одной лишь мыслью и одною целью…

– Без рассуждений мне извольте, тут дело не в рассудке, а в делах сердечных, и если б сердце у вас было, подобное скорей жестянке от галет в этой вашей мужественной груди истинного скотта, вы бы…

Тут Гвиневера рухнула на землю в забытьи, и сэр Роберт рухнул в забытьи, и даже Варли, видя их в забытьи, рухнула себе на землю в забытьи тоже.

– После битвы, – сказал Ланселот, – ехал я один и наткнулся случайно на огромный дом, покинутый обитателями. Однако в нем уж побывали мародеры, и повсюду виднелись свидетельства их прилежания. Обломки столов и стульев редкого красного дерева разбросаны в траве, а также громадные лохмотья шелковой бумаги, содранные со стен покоев. Осколки разбитых зеркал мешались с лоскутьями дорогой парчи, оконных штор и сотнями стеклянных подвесок от нескольких люстр, скелеты коих кучей были вывалены во двор. Битый мрамор, битый „севр“ в траве, вспоротые подушки, израненные и опаленные матрасы, детали рояля, портреты, расстрелянные, точно в тире.

– Мерзость, – сказала Гвиневера.

– Там лежал труп собаки, ирландского сеттера, темно-красная кровь на шерсти цвета красного дерева, и на нее надели позолоченную изнутри раму, лишившуюся своей картины, треснувшую в двух местах. Сами деревья изрубили – в пьяном угаре, я полагаю, газоны затоптали множеством лошадей, дом обожгло там, где подле него разводили костры, книги превратились в уголья, стены исписаны всевозможной небожеской похабщиной. Куски латунной сантехники вырваны из ванных комнат, кухонные ножи сломаны, вся хозяйская одежда утащена, лишь тут и там – случайный чулок, драная пара брюк или расплющенная шляпа.

Я вынужден был спешиться и подобрать с земли книгу – знак того, что здесь предалась поруганью и библиотека. Первый же том, оказавшийся в моих руках, был напечатан на языке, которого я не знал, и в нем содержались шахматные задачи.

– И теперь ты уезжаешь.

– Да.

– Ты всегда и вечно уезжаешь. Ничего нового.

– Ничего.

– Никакие медоточивые слова или иные тебя не остановят. Даже королева-мифотворица не в силах тебя удержать.

– Ты говорила с Лионессой.

– Мы же – как пчелы, королевы. Я имела в виду пчелиных королев. Вокруг нас вращается мир. Весь мир, кроме тебя. Ты весь словно в железо закован. Ты не вращаешься.

– Я подобающ и застенчив, как голубок.

– Следующий миф, что я создам, будет мифом адским, можешь быть уверен. Что-нибудь настолько злобное, что я даже вообразить не могу. Надо будет этим заняться.

– Я о нем прочту. В „Новостях Мира“.

– Что-нибудь поистине ужасное, в очень хорошем вкусе, разумеется. Вопящие заголовки. Ты будешь мною гордиться.

– Как всегда, дражайшая королева.

– Ступай. Пока я не расстроилась.

– Уже ушел.

– Крыша протекает, – сказала Гвиневера, – хотя, сдается мне, вам наплевать.

– У меня не бывало замков, где в тот или иной момент не протекала бы крыша, – сказал Артур. – Энтелехия крыш в том и заключается, чтобы протекать. Этому давным-давно обучил меня архитектор Григсмор. Зачем, могу ли я осведомиться, мадам, вы почтили меня данной информацией? Неужели в этом треклятом месте у нас некому заняться крышей?

Гвиневера сидючи верхом на правой ноге Артура, стягиваючи с нее сапог. Левая ступня Артура уперта королеве в копчик.

– Я сообщаю вам об этом не для того, чтобы вы этим как-то занялись, – сказала Гвиневера, – но поскольку вы – мой супруг, а такие вещи и призваны говориться супругу, если супруг имеется поблизости. Я имею в виду – большинство жен сообщило бы большинству мужей, если упомянутый муж располагается в двух шагах. Большинство мужей обращают внимание на информацию подобного сорта, хотя бы мимоходом, на лету, так сказать, берут на заметку между гораздо более важными предприятиями своими…

– Хуже имитации покорности, чем ваша, я, по правде сказать, не встречал, – сказал Артур. – Подозреваю, виновны в том кинокартины. Вы что – посещали синематограф?