Король Артур и рыцари Круглого стола - [77]

Молва о междоусобице разнеслась по всей Британии, и короли, герцоги и бароны поспешили на помощь к Артуру, так что войско его было очень многочисленно. Но многие присоединились и к Ланселоту, поскольку он считался самым благородным и доблестным рыцарем.

В июле, когда поселяне любовались на зреющие поля в ожидании жатвы, король Артур и сэр Гавейн выступили со своим войском и осадили замок Ланселота и окруженный стеной город. Но, несмотря на все усилия, им не удалось проникнуть в город, и осада затянулась на все время жатвы.

Однажды королева Гвиневера стояла у окна замка, глядя на осаждавшее город войско; ее взор остановился на пурпурной палатке короля Артура с красным драконом на знамени. Она видела, как супруг ее вышел из палатки и в одиночестве ходил взад и вперед, печально поникнув головой. Изредка он поглядывал на замок, и тогда на лице у него появлялось горькое выражение.

– Сэр Ланселот, – сказала королева, глубоко тронутая печалью Артура, – мне так хочется, чтобы ваша вражда прекратилась, чтобы ты и мой дорогой государь опять стали друзьями. Предчувствие говорит мне, что он скорбит от разлада с тобой, ведь ты был знаменитейшим из рыцарей Круглого стола и создал его славу. Не попытаешься ли ты поговорить с государем? Объясни ему, что все доносы о заговоре против него ложны и что мы с тобой не изменяли ни ему, ни королевству.

– Я попытаюсь, миледи, клянусь честью! – ответил Ланселот. – Если наши враги не до конца отравили душу короля, он поверит мне.

Сэр Ланселот приказал трубачу протрубить со стены, не пожелает ли король Артур вступить в переговоры. Приказ был исполнен, и сэр Пентред, один из рыцарей короля Артура, передал королю предложение Ланселота.

Немного времени спустя возвестили перемирие, и стрелки опустили свои луки, а копейщики прекратили метание копий, и король с сэром Гавейном, сопровождаемые рыцарями, подъехали к стенам замка.

Сэр Ланселот подошел к окну в башне и крикнул королю:

– Благородный король, я думаю, никому из нас эта война не принесет славы! Не лучше ли прекратить ее?

– Выходи сюда, изменник, – крикнул Гавейн, вспыхнув от гнева и грозя Ланселоту кулаком, – и мы прикончим тебя!

– Выходи, – вторил король, – и я буду биться с тобой. Ты убил тридцать моих рыцарей, похитил у меня королеву и губишь мое королевство…

– Нет, государь, причина войны не во мне, – возразил Ланселот. – Я не считал бы себя рыцарем, если бы допустил гибель благородной королевы. Мне удивительно, как ты, государь, мог помыслить о сожжении своей супруги.

– Гвиневеру обвиняли в отравлении оклеветавшего ее рыцаря, – пояснил король. – А я призван блюсти справедливость, не разбирая знатных и простолюдинов, и потому, как ни тяжко мне было, я не мог поступить иначе. Мало того, если сэр Пионель говорил правду, то ты вместе с ней замышлял убить меня, чтобы захватить власть в свои руки.

– Низкая ложь, черная клевета! – запальчиво воскликнул Ланселот. – Я готов доказать это с Божьей помощью каждому, кто посмеет назвать меня изменником. Государь, клянусь рыцарской честью – пусть смерть поразит меня, если я лгу! – ни я, ни королева никогда не злоумышляли против тебя и не посягали на твою корону.

Все притихли, услышав столь торжественную клятву. В те времена никто не сомневался, что небесный огонь не замедлит опалить человека, если он поклялся ложно.

По просветлевшему лицу короля сэр Ланселот понял: Артур поверил ему. Король обернулся к сэру Гавейну – видимо, спрашивая его о чем-то, – но Гавейн резко рассмеялся и бросил в лицо Ланселоту:

– Ты можешь клясться небом, и найдутся люди, которые поверят тебе. Но я обвиняю тебя, надменный рыцарь, в убийстве двух безоружных рыцарей, любивших и почитавших тебя. Едва ли ты, тщеславный хвастун, сладкоречивый герой, посмеешь отрицать это!

Лицо и голос Ланселота отразили его глубокую печаль, когда он заговорил:

– Я не надеюсь заслужить твое прощение и сам себе не прощу столь нелепого убийства. Я так же убил бы своего двоюродного брата Борса, как убил Гахериса и молодого Гарета, крепко любимого мной. Ярость ослепила меня; я сознавал одно: толпа рыцарей преграждает мне доступ к королеве – и рубил сплеча, чтобы пробраться к ней.

– Ты лжешь, презренный! – крикнул Гавейн, охваченный безумной жаждой мести. – Ты убил их по своему высокомерию, желая выразить мне и королю свое презрение за то, что мы допустили возвести королеву на костер. Ты изменник и предатель! Знай же: я не прекращу войны, пока мой меч не пронзит твое злое сердце!

– Твоя ненависть гнетет мою душу, – промолвил Ланселот. – Не будь тебя, я думаю, государь вернул бы мне свою милость, убедился бы в нашей невиновности и принял бы к себе свою королеву.

– Охотно верю, презренный! – воскликнул Гавейн, приходя в неистовство от сознания, что король действительно желает мира. – Но знай: пока я жив, мой дядя не прекратит войны, и в конце концов мы захватим тебя, несмотря на твой крепкий замок и на твое воинское искусство. А я снесу тебе голову!

– Я вижу, ненависть помрачила твой рассудок, – заметил Ланселот. – Если вы захватите меня, мне нечего рассчитывать на милость.