Коробочка с панорамой Варшавы - [11]

Тут приоткрылась соседская дверь, и количество уродства на квадратный метр подъезда удвоилось. – Кто орал? – сосед заговорил дерзко, но из-за двери выходить не решался. Вместо ответа я просто пнул по двери так, что она захлопнулась, вернув его рыло обратно в конуру. Видимо, уверовав после этого в искренность моего гнева, дикарь бросился бежать. Я дождался, пока за ним хлопнет дверь, и тоже поспешил покинуть подъезд. Не знаю, куда спрятался Газинур, но, когда я вышел из подъезда, его нигде не было. Я подумал, что он мог забраться в мусорный контейнер – с таким маскировочным костюмом, какой был на нем, лучше укрытие нельзя было придумать. Впрочем, я и не собирался искать Газинура – разве только для того, чтобы извиниться. Не зная, куда пойти, я просто пошел по той дороге, по которой раньше ходил в школу: мимо овощного магазина, парикмахерской, поликлиники, почты, художественной школы и ЖЭУ. По пути я начал перебирать знакомых – тех, к кому сейчас можно было пойти. Не загнув ни одного пальца, я осознал, что “рубаха-парень” и “душа-человек” – это не про меня. Правда, один вариант все-таки пришел мне в голову: мой приятель работал охранником на автостоянке неподалеку. Загвоздка была в том, что я не знал, дежурит ли он в эту ночь или нет. А на телефоне, как назло, кончились деньги. Шел я почему-то быстро, хотя мне некуда было торопиться. Из какого-то летнего кафе доносилась музыка – я остановился, прислушался – это был Modern Talking. Квартет – Томасу и Дитриху подпевали два быдлофальцета – исполнял один из шлягеров начала девяностых. Даже не знаю, какая публика отвращала меня больше: пингвины из ресторанов типа “Яла” или быки из кафе типа “шатер”. Проходя мимо почты, я вдруг вспомнил про письмо Самата Ниязовича. Сунул руку в задний карман – оно все еще было там. Я опустил листок в ящик и с чувством выполненного долга пошел дальше. Только уже возле ЖЭУ я понял, что совершил глупость вполне соответствующую содержанию письма – я бросил его в ящик без всякого конверта. Все равно, что в мусоропровод спустил. Вдруг вдалеке я увидел три мужские фигуры, и мои волнения по поводу “потерянного” письма сменились волнениями за собственную задницу. Я уже уверил себя, что навстречу мне идут пьяные гопники – не иначе; сворачивать было поздно. Мой мозг тут же сам собой начал вырабатывать варианты ответов на вопрос “есть курить?”. №1 – самый дипломатичный: “Не обессуживай, братан, не курю”. №2 – лучшая защита – нападение: “Нет, братан... а есть у когонибудь позвонить на минутку?”. №3 – зловещие силуэты все приближались: “Нет, пацаны, но могу мелочугой выручить”. Они были уже совсем близко; какой-то непонятный лязг, сопровождающий их движение, становился все громче. И вот страх разинул свои огромные глазища и прошептал мне: “Третий, Миша... однозначно третий”. Я чуть не рассмеялся, когда мимо меня прошли три парня c длинными волосами – в темноте я разобрал надпись на футболке одного из них – “Iron Maiden”. И у каждого на бедре болталось по цепочке – они-то и лязгали. Мне всегда было интересно, откуда эти металлисты берут свои цепи. Монофоническое соло из песни Blur “You’re so great” запиликало в ночной тиши, а карман мой загорелся зеленым светом. Звонила Карина – эту мелодию для нее я сам забивал на телефон, когда мы только начинали встречаться. – Привет, – голос Карины был уже немного пьяный. Это значило, что сама она была пьяна в стельку. Ей всегда как-то удавалось сохранять трезвый голос до самой крайней степени опьянения.

– Привет, чем занимаешься?

– Пью... веселюсь, – она засмеялась, а на фоне гудели ее одногруппники. – Ну... продолжайте... ад, в конце концов, резиновый. – Что? – Карину кто-то отвлек. В трубке отдаленно послышалось шушуканье. Наверное, это подруги Карины в очередной раз отпускали шуточки по поводу того, что она встречается с девственником – мне казалось, ее подруги только этим и занимаются. – Я говорю, ад резиновый – можете продолжать свой шабаш. – Мы-то продолжим... Слушай, а почему ты не спрашиваешь, есть ли тут мальчики? – Потому что я знаю, что у вас там по пять отборных жеребцов на каждую ресничку, – Карина кокетливо засмеялась. – Знаешь, Миша, мне кажется ты уникальный человек. – Знаешь, Карина, все люди уникальны, а я всего лишь такой же, как все. А ты чего звонишь-то? – Не знаю... просто так – сказать, что я тебя люблю, – она никогда раньше не говорила мне этого, а сейчас сказала так, будто бы говорит это в сотый раз. – Ладно, целую. – Пока. Я тоже люблю тебя, – сказал я. Черт, до какой же лжи может довести эта чертова деликатность, – подумал я, повесив трубку. Последний раз я любил в восемнадцать лет и это чувство уже успел подзабыть, но я точно знал, что “любовь” – это не про нас с Кариной. Хотя я почему-то был уверен, что, будь я, к примеру, декабристом, она пошла бы за мной в ссылку. От этих фальшивых признаний настроение мое испортилось. Однажды я смотрел передачу про черные дыры – так вот сейчас мне хотелось, чтобы такая кроха разверзлась прямо посреди дороги и засосала меня с потрохами. Между тем я уже подходил к стоянке. Хвала всем “бородатым” – в ту ночь дежурил именно мой приятель.