Корни и побеги (Изгой). Книга 3 - [31]

Однако проехать «шишку», как и Ошмяны, не удалось. Как только они, распугав большую стаю гусей, с шипением отступивших на обочину, подъехали к административной избе с уныло обвисшим, розовым от времени флагом с еле заметными атрибутами народной власти – серпом, молотом и звездой, из неё энергично вышел военный в распахнутой кавалерийской шинели и встал посреди дороги, расставив ноги, лицом к приближающейся машине. Когда они вынужденно остановились, подошёл со стороны Владимира.

- Куда направляетесь? – на лбу его отчётливо отпечатался красный ободок от фуражки: выше кожа была белой, без загара, а ниже, включая всё лицо, шею и облупленный нос – коричневой.

- В Гродно, - ответил Владимир.

- Я – командир истребительного отряда старший лейтенант Коробейников. Предъявите документы.

Владимир вышел из кабины, подал документы, Таня, тоже выйдя к ним, отдала свои. Коробейников внимательно и без необходимости долго рассматривал бумаги, несколько раз перекладывая одну поверх другой, хмуря выцветшие рыжеватые брови и часто взглядывая на женщину, пока той, в конце концов, это не надоело, и она резко, с досадой, выговорила истребительному кавалеристу:

- Чего ты ешь меня глазами? Замужем я давно, обглодана, успокойся.

Инспектор вздохнул, вернул документы и широко улыбнулся, обнаружив весёлые карие глаза и абсолютно целые, слегка желтоватые зубы.

- Жаль.… А я дом начал строить….

- Домохозяйка, что ли, нужна? – подкузьмила Таня.

- Не только, - серьёзно возразил будущий домовладелец. – Неплохо, если было бы за что пощупать и можно было бы поговорить на разные мировые и душещипательные темы. Смолите, - он протянул надорванную и помятую пачку дешёвых папирос «Норд».

- Бери лучше мои, - предложила Таня, доставая «Беломор».

- Не откажусь, - старший лейтенант взял одну папиросу, положил за ухо, а вторую лихо вбросил в рот. – Ты не куришь, что ли? – спросил Владимира и, не ожидая ответа, похвалил: - Молодец! Дольше не состаришься. – Прикурив от Таниной зажигалки, продолжил уже напрасно пушить перья перед окольцованной самкой:

- Так вот спрашиваю: как найти такую – три в одной – и не ошибиться?

- И это все твои заботы? – ехидно спросила Таня.

- Да нет, есть и ещё кое-что по мелочи в здешних лесах, - помрачнел истребитель, словно ему внезапно наступили на кровавую мозоль. Для него трепотня со своими в здешних чужих местах была необходимой отдушиной от постоянного напряжения и вражды аборигенов.

Таня поняла его.

- Так и быть – даю бесплатно: ты сначала поговори, попробуй готовку, а уж потом и щупай. Уверена, что действуешь наоборот.

Старший лейтенант сморщил облупленный нос, несогласный с предложенной стратегией, и высказал нешуточное сомнение:

- Ага, пока я с ней разговариваю, сосед пощупает, знаем мы вашего брата.

- Да и мы не хуже вашу сестру, - отпарировала Таня.

И оба засмеялись, довольные друг другом.

- Ладно, ребятки, поезжайте и будьте осторожны: ближе к Острыне банда Грача шастает.

- А что вы здесь-то истребляете? – задала законный вопрос Таня. – Кстати, как зовут это селение?

- Эйшишкес. Народ здесь сбродный, больше белорусы, русские да евреи, литва по хуторам разбежалась. А ловим злостных дезертиров. Ястребки мои умаялись, дрыхнут в канцелярии после бессонной ночи.

- На, возьми для них, - предложила Таня целую пачку «Беломора».

- Спасибо, - принял бесценный дар бодрствующий командир спящей команды. – С хорошим куревом – туго. Тут такая история, что если бы сам не увидел и не услышал, не поверил бы, покруче, чем в книжках.

- Расскажи, - загорелась дарительница со свойственным женщинам любопытством.

Старшему лейтенанту только того и надо было. Он переправил заначенную папиросу из-за уха в рот, снова закурил и рассказал:

- Уже неделю мы ищем схроны Грача, а вчера вечером получили РДО из штаба округа с приказом взять в этих самых Эйшишкесах двух дезертиров, прятавшихся аж с начала войны. Кто-то, видимо, из соседей углядел гадов и из мести за своих погибших накропал анонимку. Сегодня в пять утра мы нагрянули к одному из скрывавшихся и взяли тёпленьким, прямо из постельки. Здоровенный бугай, рожа и пузо как у директора столовой. Мамка младенца в рёв, не отдам, голосит, кровиночку, а в той кровиночке одного сала больше, чем у племенного хряка. Отца нет – погиб солдат. Посерел полусирота, жирными щеками от страха трясёт, рассказывает, заикаясь, как было дело, и всё норовит после каждого слова на колени плюхнуться, разжалобить. Оказывается, вдвоём они с другом драпанули, как только остатки их роты ушли из Гродно, прибежали ночью, чтобы никто не заметил, и затаились по домам. Этого мать сразу же пристроила в погреб, выпуская только по темноте, а второй, как сказала та мать, утром ушёл догонять своих. Четыре года тайно просидел мерзавец в погребе, так никто и не узнал до сегодняшнего дня, что у них в селе прячется дезертир. Даже немцы, бывавшие, правда, наездами, и полицаи не обнаружили гадёныша, так надёжно оберегала чадо мать от людей и людского горя, растила только для себя, не задумываясь, что будет с оболтусом потом, надеясь, что как-нибудь всё образуется, а он будет жив. – Коробейников затянулся так, что с треском задымился бумажный мундштук, с сожалением поплевал по-лесному на окурок, бросил на дорогу и тщательно затоптал. – Пошли мы по второму адресу, а там труп – повесилась мать второго, тоже одиночка – а на столе записка, чернила не просохли: «Я убила сына-труса, богу вернула достойного, простите меня, люди». Сельчане говорят, что после того, как ушёл сын, привела откуда-то мальца и всю войну воспитывала, учила уму-разуму. Получился пасынок такой работящий, обходительный, умница и смелый – партизанам помогал – что все любили. Недавно уехал учиться в десятилетке в Гродно, шестнадцать исполнилось. До самостоятельности довела приёмная мать, а он и не знает, что нет её больше. Вот так: две матери – две судьбы. Не хотел бы я ни одну из них иметь в жёнах. А ты, подруга, говоришь: потрепись, поешь, пощупай – и всё ясно. Заговорил я вас, однако, трогайте. Мой водила выспится, отправлю дезертира в Вильнюс. Вернётся, и завтра снова в погоню за Грачом, будь он неладен. Мне тоже надо бы покемарить минуток с двести. Счастливой дороги. Никого не подсаживай, - посоветовал Владимиру, - и ни для кого не останавливайся, а если увидишь завал на дороге, быстро разворачивайся и жми что есть духу назад, сюда. – Он небрежно отдал честь, долгим взглядом посмотрел на понравившуюся экспедиторшу, весело подмигнул обоим и пошёл, развевая полы широкой и длинной шинели, к своим дрыхнувшим истребителям, выполнившим приказ наполовину.