Корни и побеги (Изгой). Книга 3 - [24]

- Никак, - не задумываясь, ответила Травиата Адамовна, засмеявшись, - проехали мимо без комментариев, единица.

Необычность экзамена дополнялась ещё тем, что оценки себе выставлял сам экзаменующийся.

- Другая, и тоже главнейшая, заповедь: люби ближнего своего как самого себя.

- Пять. Из ближних у меня только муж. – Подумала немного и поправилась: - Может быть, пять с минусом.

- Вы слишком упрощённо понимаете смысл «ближних», - не принял зачёта экзаменатор. – В заповеди он шире и подразумевает всех родных, друзей и знакомых. Может быть, даже ещё шире – всех людей, я не знаю точно.

- Тогда надо подумать и прикинуть. Директора – тоже?

- Вы знакомы?

- И Шендеровича?

- Вы и его знаете?

- Терпеть не могу!

- Не забудьте друзей мужа.

- Ну вот, ты сразу, одним махом, снизил мою оценку, - с досадой воскликнула Травиата Адамовна, надеявшаяся на благополучный исход экзамена по второй заповеди. – Ладно, пусть будет три. Мне кажется, я ещё не законченная стерва.

- Не каждый может похвастаться такой оценкой, - похвалил экзаменатор. – Продолжим или надоело?

- Давай, терзай мою душу.

- Третья заповедь, надеюсь, вам понравится. Она звучит кратко: чти отца и мать.

- Неужели есть такие, кто этого не делает? – Травиата Адамовна посуровела, неизменная улыбка сошла с губ. – Мои родители погибли под бомбёжкой в самом начале войны. За старое я заслужила пять.

- Я вам искренне сочувствую, - Владимир снял правую руку с руля и ненадолго накрыл лежащую на сиденье рядом её руку.

- Ничего. Давай дальше.

- Следующая заповедь тоже короткая как выстрел: не убивай.

- Да… есть над чем задуматься.

- Облегчаю ответ, - смилостивился добрый профессор, - войны – не в счёт.

- Тогда, конечно… - продолжала думать о чём-то отвлечённом студентка. – Знаешь, в последнее время мне постоянно снится один и тот же сон. Он уже стал навязчивым. Будто я целюсь через оптику в тех двоих, что у Сосняков, плавно нажимаю на курок и вдруг вижу, что рядом с девкой не немец, а мой муж, а палец жмёт, не слушается, выстрел… и просыпаюсь в холодном поту. И так из ночи в ночь. Потому и жалею, что тогда не выстрелила, может быть, не было бы этого изнуряющего сна. Похоже, что я, как и муж, не совсем вернулась с войны. – Она нервно закурила, сильно затягиваясь, и, успокоившись, добавила: - Пожалуй, прав был комиссар: не надо было мне брать винтовку. Уж очень хотелось отомстить за родителей. Если, не дай бог, снова придётся партизанить, ни за что не возьму оружия, пойду в медчасть или на кухню, там слабонервным бабам место. – Она вышвырнула недокуренную папиросу в окно, жалко улыбнулась навстречу серьёзным глазам Владимира, поправила надоевшую прядь и, отвернувшись, пряча свои глаза, решила: - Ладно, пусть будет, с учётом забытого старого, хотя бы три.

- После того, что вы сказали, я бы поставил четвёрку, - исправил снисходительный экзаменатор.

- Никто не знает себя лучше, чем он сам, так, примерно, ты говорил? Так что оставим трояк. Терзай дальше.

- Ещё одна кратчайшая заповедь: не кради.

- Не краду. Бывает, что возьмёшь что-нибудь на базе или из того, что везёшь, но это же не воровство? Берёшь-то у никого. Все так делают. Без этого и не проживёшь. Да и не поймут моей щепетильности ни подруги, ни сослуживцы, ни начальники. Подумают: не берёт, значит, на кого-то стучать собралась, быстренько сообща избавятся. Приходится жить по давно установившимся правилам. У нас это как пьянство – болезнь. Ставь четвёрку с плюсом, полбалла отдаю за негласное пользование общим котлом.

- Как ни крути, а берёте вы чужое, не своё, - не согласился экзаменатор, - то есть, простите за грубое слово, воруете. Да ещё и не признаёте греха. Больше двойки выставить не могу.

- Чёрт с тобой, режь. Как приёмник ему, так и – огромное спасибо! Хотя он и ворованный. А как дать справедливую оценку, так мы и не знакомы. Как это тебя Шендерович держит у себя? Ладно, знаю, что виновата, и знаю, что не исправлюсь, так что поехали дальше.

- Дальше – не легче: не лжесвидетельствуй.

- Чего ж тут трудного: под судом и следствием, - она притворно трижды плюнула через левое плечо, - не была, свидетелем не проходила, законная пять.

- Врать и обманывать не приходилось?

- Причём тут это? – сопротивлялась зачётница. – Сказано же: не лги, будучи свидетелем.

- Все мы участники и свидетели всего, что есть в жизни.

- Казуистика какая-то поповская! – возмутилась Травиата Адамовна, почувствовав, что заслуженная пятёрка снова уплывает. – Разве с моей работой можно не хитрить и не обманывать? За правду ничего не получишь и не достанешь. Ты не обманешь – тебя надуют. Не для себя стараюсь, для государства. Зачтётся?

- Нет, - экзаменатор был неумолим.

- Тебе что, не приходилось врать?

Владимир молчал.

- Если бы вред какой был большой, а то… кому вред, а кому и польза, ещё взвешивать надо прежде, чем оценивать. Я и так стараюсь не кривить душой, да разве с нашим народом, особенно с вами, мужиками, по-другому можно? И что поставишь?

- Из жалости и по знакомству – три.

- Не густо. Вот уж истинно: не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Я-то думала хотя бы на четвёрку вытянуть. Ещё есть?