Корни и побеги (Изгой). Книга 2 - [2]

В саду он долго умывался под цилиндрическим умывальником из оцинкованного железа, стараясь как можно тише стучать язычком и как можно меньше расплёскивать воду, оттягивая возвращение, надеясь, что вот-вот выйдет виновница его падения, и вдвоём легче будет держать даже молчаливый ответ. Но та, очевидно, ещё спала, ни о чём не сожалея, не чувствуя вины. Наверное, у женщин всё проще, без всяких комплексов, одолевающих мужчин сразу же, как только они встают с греховной постели. Пришлось возвращаться в комнату одному, снова мимо кухни и мимо оскорблённой хозяйки, которая вдруг стала ближе и дороже всех Марин на свете.

- Садитесь пить чай, - глухо пригласила Ксения Аркадьевна, не оборачиваясь, когда он опять попытался проскользнуть незаметно.

- Спасибо… что-то не хочется… я… опаздываю, - невнятной срывающейся скороговоркой, запинаясь, отказался Владимир, чувствуя, что от стыда и вранья краснеет. Ксения Аркадьевна не только не настаивала, но так и не повернулась к нему, не желая показывать своих и видеть его глаза. Владимир был рад этому, поскольку пытки чаепития тет-а-тет с взаимным упрятыванием глаз он бы не выдержал.

В комнате торопливо оделся, привёл в порядок постель, затолкал под кровать мешок, предварительно рассовав по разбухшим карманам все имеющиеся на Васильева В.И. документы и, на всякий случай, все деньги в новых сотенных купюрах, их было не очень много. Снова, горбясь, прошёл мимо кухни, но хозяйки там, слава богу, уже не оказалось.

Выйдя на улицу, глубоко, освобождённо вздохнул, огляделся, соображая, куда идти, и решил продвигаться в сторону знакомого вокзала, надеясь узнать у встречных, как добраться до городского военного комиссариата, где они договорились встретиться с Марленом.

Так и получилось. Спросив трижды, переходя из одной разрушенной улицы в другую, он скоро оказался в центре города, с приближением к которому всё слышимее нарастали шумы разгребательных, восстановительных и строительных работ. Разрушенные, заваленные улицы, бескрышные остовы зданий с зияющими глазницами выгоревших или выбитых окон, кучи и горы ломаного кирпича, бетонных глыб, комковой земли, старые обрушенные и новые ямы, выщербленные ржавые железные балки, трубы и прутья, торчащие из земельно-кирпично-бетонных завалов и колющие взгляд, срезанное дуло искорёженной противотанковой пушки, опрокинутой в полузасыпанном арочном въезде во внутренний двор, поваленные и продранные щиты с предостерегающими или успокаивающими выцветшими надписями «Осторожно! Заминировано!», «Разминировано!», «Мин нет» бередили память. Забываясь, он на мгновения оказывался в своём городе, пока щемящее наваждение не прогонялось весёлыми криками работающих женщин, одетых во что попало и с обязательными защитными глухими белыми косынками на головах, приглашающими на помощь, обещающими красный угол в доме да ещё и в придачу с хозяйкой. Высунувшись в окна или свесившись с торцов стен они, истосковавшись в долгом одиночестве по настоящим мужским ласкам, приветливо и бесстыдно улыбались молодому симпатичному и, главное, не изуродованному офицеру. А он не знал, что и ответить, только приветственно взмахивал рукой и невольно вспоминал угрюмые сосредоточенные лица своих, немецких, женщин на утренних развалинах покидаемого Берлина, остро сознавая, что развалины развалинам – рознь: одни – в городе-победителе, и совсем непохожие – в городе побеждённом, одни лица – на развалинах у победителей, и совсем иные – на развалинах у побеждённых.

Обо всём этом, однако, думалось мимоходом. Главное, на чём всё больше сосредотачивалась мысль – это то, как пройдёт первая серьёзная проверка его легенды. Американец обещал надёжность документов, но Владимир не доверял гипертрофированной самоуверенности янки, понаблюдав за их расхлябанностью в лагере. Почему-то припомнились рассказы побывавших на фронте о том, как попавшие в плен американские офицеры тут же заводили разговоры о выкупе, называя адреса, куда за ним нужно обратиться, и, умирая под пулями ожесточившихся мальчиков из гитлерюгенда, потерявших в разбомблённых домах своих родных и своё будущее, так и не осознавали до конца, что война и до них добралась по-настоящему.

- 2 –

Военкомат он угадал издалека по входящим и выходящим военным.

Дежурный старшина из справочного окошка в небольшом прямоугольном фойе с выкрашенными светло-зелёной краской панелями, поверх которых были развешаны плакаты-наставления и плакаты-призывы, объявления и литографского изготовления портреты маршалов СССР, сообщил, что всех демобилизованных офицеров сначала принимает сам военком, и объяснил, как к нему пройти. То, что в рутинной, в общем-то, регистрации прибывающих демобилизованных офицеров участвует сам военком, неприятно настораживало. Что это? Популизм или распределение среди вернувшихся каких-то нагрузок и общественных обязанностей, чтобы солдаты и в мирной жизни не забывали о воинской службе, чтобы сохранялся контроль над ними? Не хочется, но придётся узнать самому.

Ориентируясь на подсказку дежурного, Владимир по широкой лестнице поднялся на второй этаж, где его для начала встретил массивный бронзовый бюст главнокомандующего с колючими усами и мёртвыми глазами, установленный на высоком мраморном постаменте в обрамлении растянутых по стене красных знамён с вышитыми портретами основателя государства и продолжателя его дела. Отвернув от равнодушного металлического идола русских вправо, он по длинному коридору подошёл к широкой двери, обитой тиснёной коричневой кожей, украшенной медными узорными шляпками декоративных гвоздей. На двери отчётливо выделялась красная стеклянная табличка с белой надписью «Военный комиссар». У двери на прямых стульях, молча, сидели два младших лейтенанта в новой форме с какими-то сиротливыми значками на хорошо отутюженных френчах. Отвернувшись в сторону, они, даже из приличия, не сделали попытки как-то приветствовать вновь прибывшего, к тому же, старшего по званию: видно, ждала их не лучшая встреча с военкомом.