Корни гор. Книга 2: Битва чудовищ - [44]

– Ты можешь все, конунг, – с пылкой почтительностью, которая сейчас была просто дерзкой, ответил Гельд, глядя прямо в водянистые голубоватые глаза Торбранда. В них светился самый твердый и решительный ум, и Гельд отметил, что этот противник посильнее Даллы. Но отступать некуда. – Девушку, о которой я говорю, ты избрал для себя. И конечно же, никто не посмеет противиться твоей воле.

Больше Гельд ничего не сказал. Внутренне он приготовился к чему угодно. Даже к тому, что конунг фьяллей немедленно зарубит его за такое нахальство. Гельд еще недостаточно изучил нрав этого тихого омута и не знал, где предел его терпения. Но ведь глубину как-то измеряют, а не сидят на берегу сложа руки?

Торбранд конунг отвернулся от него и сел прямо, покусывая свою соломинку. Гельд некстати подумал, что любого другого давным-давно наградили бы прозвищем Соломинка и никак иначе не называли. Но в конунге фьяллей была сила, которая отвлекала внимание от его мелких привычек. Торбранд молчал.

– Я вижу, она понравилась тебе, – сказал он наконец и опять посмотрел на Гельда. Он вспомнил, как в первый свой вечер в Ясеневом Дворе Гельд попросил, чтобы рог ему подала именно Эренгерда.

– Это не удивительно, – ответил Гельд. – Ведь красивее ее нет никого. Я объездил немало земель, но не встречал ни одной женщины, которая могла бы с ней сравниться. Думаю, ты со мной согласишься.

– Да, – обронил Торбранд конунг, не глядя на него.

Желание барландца, которое во всякое другое время было бы дерзким, наглым и попросту немыслимым, сейчас показалось конунгу знаком судьбы. Этой ночью он снова видел во сне меч – огромный, исполинский меч, парящий, как молния, между землей и небом. На черноватом клинке был искусно вырезан дракон, а вокруг него мерцали черные и белые искры. Как в древней чарующей песни:

…есть там один

самый лучший,

золотом убран, —

гибель для копий.

С кольцом рукоять,

храбрость в клинке,

страх в острие

для тех, чьим он станет;

на лезвие змей

окровавленный лег…[11]

В мече был путь человеческой жизни: через силу – к смерти, через смерть – к новой, высшей жизни. Сама душа Торбранда тянулась к мечу, чтобы слиться с его духом и овладеть его мощью. Видение поднимало над землей, уносило вдаль, и даже сейчас, сидя на своем месте в гриднице, где его, новорожденного младенца, тридцать шесть лет назад впервые вынесли показать дружине, Торбранд ощущал себя чужим всем этим людям. Он смотрел на них издалека, из тех долин, где душа блуждает во время сна тела. И оружие троллей, которым он так гордился вечером, наутро показалось ему не слишком-то завидным. А Эренгерда представлялась грузом, который мешает дотянуться до драконьего меча. Этой девушкой, как невесомой и неразрывной цепью Глейпнир, его пытались приковать к земле. Но судьба звала его дальше, и Торбранд хотел следовать зову судьбы.

Конечно, мало надежд выдать Эренгерду за барландца. Но это хороший случай намекнуть Кольбейну ярлу, что готовиться к свадьбе с конунгом его дочери еще не пора.

– Твоя смелость изобличает большую знатность рода, – насмешливо заметил Торбранд конунг, искоса глянув на Гельда.

Он медлил, еще не решив, как поступить. Перед его глазами Кольбейн ярл размахивал новым рогом, из которого плескалось пиво, и воодушевленно кричал что-то о ратной славе фьяллей. Кольбейн Косматый посчитает такое сватовство за бесчестье. А его сын… Торбранд поискал глазами Асвальда: тот стоял возле женского стола, склонившись к своей молоденькой квиттинской невесте, и что-то тихо говорил ей. Она слушала со строгим видом, не поднимая глаз. Со времен уговора Асвальд считает себя обязанным проявлять внимание к ней, хотя признаков пылкой любви в нем отнюдь не появилось. И не надо: Асвальд Сутулый принадлежит к тем людям, которыми управляет голова, а все остальное подчиняется. За Асвальда можно быть спокойным. Он не станет ссориться с конунгом, который предложил ему такую невесту и такую честь в будущем. Ему слишком нравится звание квиттингского ярла. А что он не будет родичем… Так ведь его родители и сестра останутся здесь. В любом случае останутся.

– Я не Один и не норна, я не решаю судеб людей и не знаю их наперед, – наконец вымолвил Торбранд, не глядя на Гельда, но чувствуя, что тот ловит каждое слово. – Заставить женщину полюбить или отказаться от любви не может ни один конунг. Но каждый имеет право испытать свою судьбу. Пробовать стоит всегда. Ты можешь посвататься к ней, и пусть она сама решает. А чтобы она и ее родня были уверены в моей дружбе… при любом исходе… я пошлю с тобой моего человека.

– Я вижу, что судьба привела меня к самому лучшему вождю во всем Морском Пути! – горячо воскликнул Гельд. Такое великодушие, в котором он пока не видел никакого подвоха, превзошло даже его ожидания. – Каков бы ни был исход моего сватовства, ты можешь быть уверен: я никогда не забуду твоего благородства и всегда буду предан тебе!

Торбранд конунг кивнул.

– И я не советовал бы тебе затягивать это дело, – прибавил он. – До начала нашего похода, думается мне, осталось не так уж много времени.

Гельд засмеялся:

– Это дело не из тех, с которыми хочется тянуть.