Коридоры власти - [36]

В августе Роджер попросил Осбалдистона устроить совещание группы высших государственных чиновников – он хотел, чтобы после того, как ученые представят свой доклад, административная машина могла начать действовать без проволочки. Поскольку в эту группу входили представители разных министерств, среди которых Роуз был старшим, совещание состоялось в его кабинете. На столе, как всегда, стояла ваза с хризантемами. Окно, выходившее в парк, было, как всегда, открыто, и, как всегда, Роуз встретил нас с любезностью, столь преувеличенной, что в ней чувствовалась легкая издевка.

– Дорогой мой Дуглас, как великодушно с вашей стороны уделить нам частицу своего драгоценного времени! Дорогой мой Льюис, как мило, что вы пришли!

Поскольку мой кабинет находился в десяти шагах и поскольку приглашение было официальное, рассматривать мой приход как благодеяние вовсе не было необходимости.

Мы уселись за стол: непременные секретари других министерств, Дуглас, один из заместителей министра финансов и я; Роуз был слегка раздражен. Он не хотел, чтобы совещание затягивалось. Он был недоволен, что его вообще приходится проводить. Но сдерживался. Он лишь сказал:

– Полагаю, что все знакомы с памятной запиской Льюиса Элиота относительно первых заседаний ученых. Насколько я знаю, Дуглас, им даны указания представить доклад министру Куэйфу в октябре. Или, может быть, я ошибаюсь?

– Нет, вы не ошибаетесь, – сказал Дуглас.

– В таком случае приходится признать, что даже это в высшей степени представительное собрание не может пока решить ничего определенного, – сказал Роуз. – Мы не знаем, какое заключение будет вынесено. И либо я сильно ошибаюсь, либо наши коллеги-ученые и сами этого не знают. В одном мы можем быть более или менее уверены – нам придется выслушать несколько разных, а возможно, и прямо противоположных точек зрения. Уж в этом-то на них можно положиться.

По лицам пробежала усмешка. Роуз не был одинок в своей неприязни, распространявшейся на всех ученых вообще.

– Я думаю, Гектор, мы можем пойти несколько дальше, – сказал Дуглас, ничуть не задетый его словами. – Мой шеф не стал бы вас просить заниматься делом совершенно бессмысленным.

– Дорогой мой Дуглас, я и мысли не допускаю, что ваше достойнейшее министерство и ваш достойнейший министр способны обратиться к кому бы то ни было с подобного рода просьбой.

Роуз не мог забыть, что Дуглас был когда-то ниже его чином и работал под его началом.

– Итак, – сказал Дуглас, – будем исходить из того, что доклад мы получим не раньше октября, однако…

– Кстати, – перебил Роуз уже деловым тоном, – можно ли надеяться, что мы в самом деле получим его к этому времени?

– Должны бы, – сказал я.

– Но и до этого мы вполне можем представить себе в общих чертах его содержание. Этот документ, – Дуглас постучал пальцем по лежащей перед ним памятной записке, – дает нам достаточно материала. Ясно, что некоторые ученые впадают в одну крайность, некоторые – в другую. Взять хотя бы Бродзинского – а как вы знаете, у него есть сторонники, – он делает все, чтобы заставить нас вложить весьма существенную долю средств, предназначенных на оборону, в проект, с которым он давно носится, и привлечь к этому проекту большинство наших ведущих ученых. Должен сказать – Льюис меня поправит, если я ошибаюсь, – что никто из ученых, даже те, кто считает Бродзинского человеком опасным, ни разу не высказал мнения, что проект его всего лишь плод больной фантазии.

Присутствующие ознакомились с предварительными сметами. Кое-кто рад был бы поверить в реальность проекта. Однако и им пришлось призадуматься. Представитель министерства авиации заявил, что их эксперты хотели бы «еще раз взглянуть на проект», на что Роуз ответил:

– Конечно, дорогой Эдгар, конечно. Но боюсь, все мы будем несколько удивлены, если ваш изобретательный друг сумеет убедить нас, что мы способны осилить непосильное.

– Мы тоже так считаем, – сказал Дуглас. – Это просто неосуществимо.

Секретарь совещания записал в свой блокнот несколько слов. Ничего более официального сказано не было, но было принято и официального решения. Однако с этой минуты было бы наивно полагать, что проект Бродзинского может пройти.

– Существует и противоположная точка зрения, – продолжал Дуглас, – и от нес не так-то легко отмахнуться, а именно: у нас нет и покуда не предвидится ресурсов для самостоятельного производства ядерного оружия. Иными словами, без займа у американцев нам не обойтись. И эти ученые полагают, что нам было бы выгоднее честно признать это и возможно скорее свернуть нашу атомную промышленность. Как я уже сказал, это другая крайность. Но должен заметить, что этого мнения придерживаются люди, известные своей рассудительностью, например Фрэнсис Гетлиф и наш советник по научным вопросам Уолтер Льюк.

– Да, от этого не так-то легко отмахнуться, – сказал Роуз, – они понимают не хуже нас с вами, что тут вопрос не чисто академический, что их решение будет иметь серьезные экономические последствия и, я бы сказал, еще более серьезные последствия политические.

Роуз тщательно взвешивал свои слова. Он прекрасно понимал, куда гнет Дуглас. Своего мнения Роуз еще не высказал, но он явно склонялся к мысли, что Дуглас прав. И не потому, что питал к нему симпатию. Дуглас вполне мог достичь по службе высот, которые оказались недосягаемыми для Роуза, и Роуз ему завидовал. Однако симпатии и антипатии играли в такого рода союзах гораздо меньшую роль, чем можно было бы предположить.