Коридоры кончаются стенкой - [5]
— Вероятнее всего, да. Есть водопады — как-нибудь покажу.
Позади остались Галицино, Кепша. Миновали Красную Поляну. На выезде у развилки подобрали Храмова. Углубились в лес и минут через двадцать по наезженной колее добрались до цели.
Выйдя из машины, Кабаев замер, очарованный. Пока его спутники разминались и отряхивались, он во все глаза смотрел на райский уголок с дикой прелестью вековых пихт и сосен, устремленных вершинами к высям горных хребтов. Любуясь нерукотворным чудом, он не сразу увидел деревянный домик, приютившийся на опушке леса, окаймляющего залитую солнцем небольшую поляну.
— Бивак наполеончиков, — привлек его внимание к постройке Малкин.
— Да-да, — невпопад откликнулся Кабаев. — Словно боровичок: стоит на виду, а в глаза не бросается.
Срубленный из ладно подогнанных бревен, на вид неказистый, домик великолепно вписывался в ландшафт, и, казалось, убери его отсюда — осиротеет вековой дуб, что распял над ним могучую крону, утратят привлекательность благородные каштаны, стоящие поодаль, а сумрак пихтовника, подковой охватившего постройку, станет сырым и неуютным.
К приехавшим подошел радушный «лесник» — невысокий плотный крепыш с симпатичным улыбчивым ртом и быстрым пронзительным взглядом. Борода густая, без единой сединки, одежда простая, но чистая и отглаженная. Выправка и повадки военного — это Кабаев приметил сразу. «Лесник» поздоровался со всеми за руку, пригласил в дом и пошел впереди гостей.
— Твой? — шепотом спросил Кабаев, кивнув на «лесника». — За версту видно, что твой.
— Мой — не мой, — отмахнулся Малкин. — Свой. А насколько свой — скоро поймешь.
В просторной прихожей Кабаев с удивлением обнаружил уютный уголок для отдыха охотничьих собак. На стене у входа, отделанной плахами неочищенной березы, на массивной дубовой подставке увидел парные оленьи рога, на ответвлениях коих висели новенький дождевик, пустой патронташ, несколько поводков для собак. На полу чистой шерстью лоснилась шкура дикой свиньи. Зал сверх ожидания оказался просторным. Но поразило Кабаева его убранство. Оленьи и медвежьи шкуры на стенах и полу. Чучела птиц и лесного зверья и масса поделок из короны сброшенных оленьих рогов. Подсвечники с оплавленными стеариновыми свечами, пепельницы, сигаретницы, подставки для письменных принадлежностей. Все размещено, как ему показалось, со вкусом, броско и красиво. Кабаев остановился у чучела нападающего ястреба, насаженного на стальную спицу. «Как символично, — подумалось Кабаеву, — сильный убивает слабого. Появляется более сильный — и оба оказываются на спице. Все, как у людей».
— Любопытно, правда? — вывел Кабаева из раздумий голос Андрианина. Оказалось, он давно стоял рядом, а Кабаев и не заметил. — Наводит на размышления, правда?
— Это когда увидишь впервые, — заметил Малкин. — Однако безделица есть безделица, к ней быстро привыкаешь и после просто не замечаешь. В августе — сентябре сюда нагрянут московские орды: все разгребут, с мясом повырывают. И не столько они, сколько их челядь, жадная и ненасытная.
Кабаев забеспокоился: Малкин говорил слишком откровенно. Он осуждающе посмотрел в его глаза.
— Дивная красота, — сказал, чтобы хоть как-то смягчить впечатление от резкости друга. — За годы службы в органах реквизировал всякое такое. Но это — искусство.
— Да никакое не искусство, — возразил Малкин. — Местные умельцы. Это все, что они могут. Ширпотреб.
«Лесник» пригласил к столу. Расселись. Кабаев, оказался между Малкиным и Лубочкиным.
— Летом тут, конечно, благодать, — обратился он к Малкину, торопливо закусывая выпитую рюмку вяленой медвежатиной, — а зимой? Ни печки, ни…
— Зимой еще благодатней, — прервал его Малкин. — Хочешь — оставайся, посодействую. Запасайся спиртным, заворачивайся в медвежью шкуру и посасывай всю зиму из бутылочки… вместо лапы. Чем не жизнь?
— Представляю, какая это была бы скука.
— Одному — да. А если под бочок приспособить бурую медведицу… — Все рассмеялись и громче других Лубочкин. Снова выпили.
Это, Иван Леонтьевич, здесь отдыхать благодать, — заговорил молчавший до сих пор Храмов, — а жить постоянно и работать — ох как тяжело. Морально, я имею в виду. Вокруг праздные лица и столько соблазнов!
— И все-таки, когда уйду на пенсию, — попрошусь к вам на жительство. Примете? У вас здесь прекрасно.
— Эк, куда хватил! — прошамкал Малкин набитым ртом. — На пенсию он собрался. Ты сперва доживи до нее!
— Живы будем — не помрем. И на пенсию пойдем, и в Сочи — поблаженствуем.
— Мечтай, мечтай, это единственное, что пока можно.
Пили много, хмелели быстро. Разговаривали, не слушая и перебивая друг друга. Но пока могли контролировать себя, службы касались чуть-чуть, самым краешком. Потянуло на песни. Андрианин запел что-то тягучее, заунывное. Малкин одернул его.
— Не скули. Хочешь петь, так пой, не вынай душу.
Андрианин замолчал и безвольно опустил голову.
Ошалев от алкоголя и табачного дыма, прервали застолье, вышли на воздух. Оставив сотрапезников на крыльце, где они, обнявшись, снова пытались запеть, Кабаев вышел на залитую солнцем поляну, заросшую мелким кустарником и сплошь покрытую изумрудной пеленой папоротника. Запрокинув голову, окинул взглядом горные отроги сверкающие на солнце многоцветьем красок, залюбовался мощным орлом, легко парившим в высоком небе.
Владимир Войнович начал свою литературную деятельность как поэт. В содружестве с разными композиторами он написал много песен. Среди них — широко известные «Комсомольцы двадцатого года» и «Я верю, друзья…», ставшая гимном советских космонавтов. В 1961 году писатель опубликовал первую повесть — «Мы здесь живем». Затем вышли повести «Хочу быть честным» и «Два товарища». Пьесы, написанные по этим повестям, поставлены многими театрами страны. «Степень доверия» — первая историческая повесть Войновича.
«Преследовать безостановочно одну и ту же цель – в этом тайна успеха. А что такое успех? Мне кажется, он не в аплодисментах толпы, а скорее в том удовлетворении, которое получаешь от приближения к совершенству. Когда-то я думала, что успех – это счастье. Я ошибалась. Счастье – мотылек, который чарует на миг и улетает». Невероятная история величайшей балерины Анны Павловой в новом романе от автора бестселлеров «Княгиня Ольга» и «Последняя любовь Екатерины Великой»! С тех самых пор, как маленькая Анна затаив дыхание впервые смотрела «Спящую красавицу», увлечение театром стало для будущей величайшей балерины смыслом жизни, началом восхождения на вершину мировой славы.
Главные герои романа – К. Маркс и Ф. Энгельс – появляются перед читателем в напряженные дни революции 1848 – 1849 годов. Мы видим великих революционеров на всем протяжении их жизни: за письменным столом и на баррикадах, в редакционных кабинетах, в беседах с друзьями и в идейных спорах с противниками, в заботах о текущем дне и в размышлениях о будущем человечества – и всегда они остаются людьми большой души, глубокого ума, ярких, своеобразных характеров, людьми мысли, принципа, чести.Публикации автора о Марксе и Энгельсе: – отдельные рассказы в периодической печати (с 1959); – «Ничего, кроме всей жизни» (1971, 1975); – «Его назовут генералом» (1978); – «Эоловы арфы» (1982, 1983, 1986); – «Я все еще влюблен» (1987).
«Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге… Здесь и на улицах как в комнатах без форточек». Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание» «… Петербург, не знаю почему, для меня всегда казался какою-то тайною. Еще с детства, почти затерянный, заброшенный в Петербург, я как-то все боялся его». Ф. М. Достоевский «Петербургские сновидения»Строительство Северной столицы началось на местах многочисленных языческих капищ и колдовских шведских местах. Именно это и послужило причиной того, что город стали считать проклятым. Плохой славой пользуется и Михайловский замок, где заговорщики убили Павла I.
Когда-то своим актерским талантом и красотой Вивьен покорила Голливуд. В лице очаровательного Джио Моретти она обрела любовь, после чего пара переехала в старинное родовое поместье. Сказка, о которой мечтает каждая женщина, стала явью. Но те дни канули в прошлое, блеск славы потускнел, а пламя любви угасло… Страшное событие, произошедшее в замке, разрушило счастье Вивьен. Теперь она живет в одиночестве в старинном особняке Барбароссы, храня его секреты. Но в жизни героини появляется молодая горничная Люси.
Генезис «интеллигентской» русофобии Б. Садовской попытался раскрыть в обращенной к эпохе императора Николая I повести «Кровавая звезда», масштабной по содержанию и поставленным вопросам. Повесть эту можно воспринимать в качестве своеобразного пролога к «Шестому часу»; впрочем, она, может быть, и написана как раз с этой целью. Кровавая звезда здесь — «темно-красный пятиугольник» (который после 1917 года большевики сделают своей государственной эмблемой), символ масонских кругов, по сути своей — такова концепция автора — антирусских, антиправославных, антимонархических. В «Кровавой звезде» рассказывается, как идеологам русофобии (иностранцам! — такой акцент важен для автора) удалось вовлечь в свои сети цесаревича Александра, будущего императора-освободителя Александра II.