Коридоры кончаются стенкой - [39]

Лапидус действовал осторожно. По важным персонам советовался с Малкиным, с мелочью управлялся сам. Основной удар пришелся на вновь прибывших: в связи с неурядицами, связанными с переездом, трудоустройством, снятием с учета, они по нескольку месяцев не платили членские взносы. С легкостью необыкновенной их исключали за потерю связи с партией, попутно навешивая иные ярлыки.

Неожиданно крайком освободил Гутмана от обязанностей второго секретаря. Сочинские большевики с удивлением, но безропотно перенесли эту «тяжелую утрату» и дружно проголосовали за предложение крайкома, попутно, уже по собственной инициативе, выведя его из состава бюро.

Пройдя через хорошо отработанною процедуру восхождения к должности, пост второго секретаря немедленно занял рекомендованный крайкомом верный ленинец, прошедший сложные перипетии партийных испытаний, обладатель билета нового образца Дмитриев. Ему же как «свежему товарищу» было поручено, руководство отделом партийных кадров.

— Не потянет — выгоним, — доверительно шепнул Лапидус Малкину, сидевшему рядом с ним за столом президиума.

Мести бы новой метле по-новому! Увы! Обновлена была лишь мебель в кабинете второго, и то не за счет партийных средств, а за счет средств транспортного управления.

Информируя УНКВД о положении дел в городе, Малкин осторожно высказал неудовлетворение кадровой политикой Шеболдаева.

— Укрепление парторганизации пришлыми людьми вызывает у сочинских коммунистов все возрастающее недовольство. Прислали Гутмана — выскочку и пока неразоблаченного троцкиста — выгнали…

— Ты ж этого хотел.

— Хотел, только не этого. Его надо было сразу арестовывать как врага. Столько материалов!

— Сразу… Вот сейчас действуй.

— Спасибо. Лапидус — его сподвижник. Теперь Дмитриев — ни рыба, ни мясо… Все это наводит на размышление.

— А что Дмитриев?

— Смотрит в рот Лапидусу, без его ведома пальцем не шевельнет. Зачем присылать откуда-то людей с ограниченными способностями, если есть прекрасные местные кадры?

Сказанное Малкин, естественно, не относил на свой счет, хотя три года назад сам был вот так же послан в Сочи «на укрепление». «У нас в органах иной подход, — оправдывался он перед собой, — если выдвигают — то самых достойных».

— Я с тобой почти согласен, — подбодрил начальник подчиненного, — и даю добро на активную работу над всеми, кого считаешь нужным изъять… то есть, я хотел сказать — кого есть основания изъять.

— Я понял.

— Ну, тогда действуй! Ни пуха…

Сговорчивость начальника УНКВД удивила. «Может, и впрямь грядут перемены? Скорей бы». Была неясность. И все-таки Малкин вздохнул облегченно.

22

На первых допросах Гутман держался стоически. С возмущением отвергал всякую связь с троцкистским подпольем и, защищаясь, нападал на Малкина так искусно, что тот терялся и немедленно прекращал следственное действие. На одном из допросов Гутман резко изменил тактику, притворился спокойным и сговорчивым.

— Иван Павлович, — обратился он к Малкину так, словно не было между ними взаимной неприязни. — Я понимаю, что в лабиринтах камерного типа есть только один выход, который без тебя мне никогда не найти. Ведь так?

— Ведь так, — оторопел Малкин. — Не уверен, но, кажется, ты поумнел.

— Не зубоскаль. Мало чести топтать поверженного.

— У тебя есть предложение?

— Да. Предлагаю прекратить бессмысленную игру в кошки-мышки. Ты усомнился в моей преданности партии, значит, какими-то своими действиями я дал для этого повод. Я готов с тобой сотрудничать. Дам исчерпывающий ответ на любой конкретный вопрос. Конкретный — это тебе ясно?

— До сих пор я задавал тебе такие конкретные вопросы, что уж конкретней некуда. Ты не хотел или не был готов меня слышать. Но если ты действительно созрел для откровенной беседы — тогда вопрос первый: зачем ты приехал в Сочи?

— Меня направил сюда крайком. Осокин, ты знаешь, в новых условиях растерялся и загубил дело.

— А ты возродил?

— Очень хотел возродить. За полтора года трудно поднять такую махину, но многое удалось сделать и, прежде всего, разобрать завалы.

— Это не твоя заслуга.

— Может быть, твоя?

— Исключительно моя. В Сочи было бы намного чище, если бы ты не путался под ногами и не мешал органам НКВД делать свое благородное дело. Ты вредил и за это тебя отстранили от руководства партийной организацией.

— Меня отстранили от должности за конкретные промахи…

— Это тебе так кажется. В действительности вот, — Малкин потряс перед лицом Гутмана толстой папкой-досье. — Тебя изгнали по этим материалам.

— Я не знаком с их содержанием, но уверен, что кроме анонимных доносов и клеветнических заявлений там ничего нет.

— Здесь тебе дает оценку народ!

— Не надо так высокопарно, Малкин! Народ безмолвствует. Ему до лампочки, кто я и зачем я. Его одень, накорми, остальное ему до лампочки. Это не народ, а мразь, которая сегодня гробит меня, а завтра уничтожит тебя.

— Здесь все проверяемо.

— Тогда почему ты суешь мне эти доносы, а не результаты их проверок? Эх, Малкин, Малкин! Злоба застит тебе глаза, поэтому ты и цепляешься за всякую гадость. Народ… Честный человек, коммунист он или беспартийный, обо всех известных ему недостатках говорит открыто, в глаза.