Коридор - [43]

Последний раз‚ уже старшекурсниками‚ собирались они у Вовки Тимофеева. Как и прежде‚ его мама напекла пироги‚ ребята пили вино‚ чай‚ слушали‚ как демонстрирует дикцию захмелевший папа‚ как мама в который уж раз рассказывает про детство сына. Поздно вечером сложили в пакеты печенье и хворост‚ пошли гулять. Ходили по улицам‚ пели песни‚ сытые и разомлевшие от вина‚ чая‚ сладких пирогов. На Гоголевском бульваре заметили тощую‚ пугливую собаку‚ обступили кругом‚ кормили печеньем‚ хохотали. Собака только разохотилась‚ только вошла во вкус‚ как из темноты подворотни высунулся маленький человечек в потертом демисезонном пальто‚ в ушанке‚ завязанной под горло тесемочкой‚ в черных подшитых валенках. Подошел поближе‚ разглядел‚ что они делают‚ тихо попросил: "Зачем собаке? Лучше мне дайте..." Они захлебнулись стыдом и отдали ему всё печенье‚ весь хворост. "Я не себе‚ – говорил человечек‚ прижимая пакеты к груди. – Я ребятишкам. Побаловать..." И ушел обратно в темную подворотню‚ шаркая по асфальту подшитыми подошвами.

Сразу расхотелось петь‚ стало зябко от ветра‚ который задувал с Москвы-реки‚ из-за огромного забора вечного строительства Дворца Советов‚ и они тихо разошлись по домам. Наутро‚ придя в институт‚ Костя увидел пустой постамент. Еще вчера стоял на нем огромный Сталин в длинной‚ до пят‚ шинели‚ и его белила женщина в замызганном халате‚ ковыряя мочалом на палке в гипсовой ноздре‚ а сегодня он исчез без следа. Говорили‚ что ночью подъехал автокран‚ крановщик подцепил тросом за голову и‚ конечно‚ ее оторвал. Обезглавленную статую увезли на грузовике‚ на постамент поставили глиняную вазу. Стоял Сталин‚ великий вождь и учитель‚ теперь стоит ваза. Жизнь хороша своими переменами.

6

Жизнь хороша своими переменами.

– Пошли! – командует Толя Кошелкин. – Будем действовать.

Залпом допивают молоко‚ с грохотом отодвигают металлические стулья‚ торопливо идут обратно‚ по горячему солнышку‚ под голубым небом‚ в постылый отдел‚ и Толя Кошелкин сразу бежит к секретарше – не звонил ли кто? – дарит коробку конфет‚ купленную в буфете‚ вскладчину: даже Рита Колчина‚ и та участвует в совращении секретарши. Говорит‚ недавно звонили. Кто это‚ говорит‚ тебе звонил? Это надо же: только начал соблазнять‚ ничего еще от нее не добился‚ а она уже ревнует!

Ребята стоят в дверях‚ на свои места не идут‚ а перед ними зал‚ сплошь заставленный старыми‚ разнокалиберными столами и тяжеленными‚ неуклюжими станинами кульманов. Столы темные‚ светлые‚ рассохшиеся‚ заляпанные тушью и чернилами‚ стулья любых видов и фасонов – склад подержанной мебели‚ папки с чертежами повсюду‚ кальки‚ листы ватмана. Стоймя стоят на подоконниках‚ висят на веревочках за чертежными досками‚ пылятся на полках. Душно‚ жарко‚ шумно‚ как на вокзале‚ теснота невообразимая‚ над головами с угрозой для жизни свешиваются чугунные противовесы‚ от стола к столу нужно пробираться боком‚ отчего беспрерывно рвут женщины нежные капроны производства Тушинской чулочной фабрики и безуспешно бегают по магазинам за прочными немецкими.

Когда-то это была маленькая группа‚ теперь – солидный отдел. Его начальник хитрее хитрого‚ осторожнее осторожного. В ошибках не признаётся никогда‚ хоть режь. Любит обвинять других и задолго до срока заводит особую папку‚ куда складывает документы‚ оправдывающие задержку. Задержки может и не быть‚ но документы не помешают. Главное для начальника‚ чтобы план был большой‚ убедительный‚ – пока составит‚ голову сломает‚ выдумывая‚ – и, конечно же‚ обязательство: выполнить план к двадцать восьмому числу‚ в феврале – к двадцать седьмому. И при каждом аврале бежит начальник к директору завода‚ кричит‚ что работы невпроворот‚ просит подбавить работников. Вот и сидят инженеры плотными рядами – плечо к плечу; теснота в зале несусветная‚ воздух – не продохнешь‚ а начальник отдела вылезает по вечерам из кабинета‚ переставляет столы и стулья‚ выкраивает место еще для одного человека. Очень он любит это занятие‚ свидетельствующее о неуклонном росте отдела‚ а наутро приходят сотрудники‚ бродят по залу‚ ищут свои столы‚ ждут – не дождутся‚ когда произойдет полное насыщение зала инженерно-техническим составом.

Ребята пришли сюда по распределению‚ на три обязательных года‚ разобрались что к чему и зашумели‚ заругались с начальством‚ кричали на собраниях такое‚ что старики от испуга жмурились‚ неодобрительно качали головами. Молокососы‚ мальчишки‚ без году неделя! Скучно им‚ видите ли‚ работа неинтересная. Работа – не цирк. Интереса ждать нечего.

И тогда Саша Терновский торжественно объявил забастовку. Приходил точно к началу‚ садился за пустой стол‚ складывал перед собой руки и спокойно сидел до обеда‚ глядя на плакат "Все в ДОСААФ". Пообедав‚ садился опять‚ изучал плакат дальше‚ ждал конца работы. Два томительно долгих месяца он ничего не делал‚ – это же надо такое выдержать! – и начальник отворачивался‚ проходя мимо‚ потому что не было у начальника опыта борьбы с забастовщиками. "Я конструктор‚ – говорил Саша. – Дайте конструкторскую работу". Его стыдили – он улыбался. Ему грозили – он составлял график загрузки отдела: сколько работают‚ сколько курят‚ сколько разговаривают – получалась жуткая картина. Его оставляли в покое – он опять сидел за столом‚ положив перед собой руки. Со всего завода бегали люди поглазеть на невиданное чудо.