Коридор - [20]

А рядом с Карлом Беркиным сидит Вовка Тимофеев‚ пузатый‚ откормленный вундеркинд: семи лет во второй класс пошел. Вовка – парень артельный. Куда все‚ туда и он. Лишь бы с шумом‚ с треском‚ с грохотом. Он в школу‚ как на праздник идет. Сто лет бы учился – не надоело. Взбрыкнет жеребеночком и бежит по коридору – стены подрагивают. Налетит‚ начнет тискать – ребра трещат‚ а то еще наступит на ногу‚ наступит и стоит: морда щенячья‚ рот до ушей. Когда в футбол играют‚ Вовку в защиту ставят‚ чтобы противник пугался. У него одного во всем классе бутсы футбольные с шипами. Против его шипов никто играть не хочет. Сидит Вовка на своем месте‚ пузом парту распирает‚ два бублика ест. Один свой‚ другой купленный. Он большой‚ Вовка‚ ему много еды надо. Он и на уроках ест‚ из дома пакеты приносит. У него мама домовитая‚ хозяйственная‚ ноги – тумбы‚ ни в одну обувь не влезают: стирает‚ штопает‚ обед готовит‚ а папа с утра на репетицию бежит‚ а после репетиции на рынок‚ в магазины‚ по очередям‚ по давкам: не побегаешь – не поймаешь‚ не постоишь – не получишь. Прибежит домой‚ пообедает‚ кофе глотнет‚ и на спектакль – перевоплощаться. Такая гонка весь день – не мудрено роли перепутать. Но папа пока не путает. Держится. Когда у Вовки день рождения‚ полкласса сидит у них за столом‚ чаи гоняют с пирогами. Лучше его матери никто пироги не печет. Теперь под праздники стали продавать муку‚ и они всей семьей в очередь становятся‚ – даже мама на больных ногах стоит‚ – да папа еще в другое место сбегает и там очередь займет: только успевай авоськи с пакетами оттаскивать. Весь город в этот день ходуном ходит‚ – стосковались люди по печеному‚ – а до следующего праздника нигде муки не купишь. Ребята корочкой румяной хрустят‚ а мама смотрит на них и сияет: очень любит мама‚ когда вокруг нее едят‚ получает несказанное удовольствие‚ – и всякий раз рассказывает про Вовочку-вундеркинда‚ каким он рос разумным да сообразительным. "Мама‚ а где я раньше был?" – "У меня в животике". – "Хорошенькое дело... Значит‚ когда ты ела‚ всё мне на голову валилось?" А папа у Вовки выпьет графинчик домашней настоечки‚ захмелеет‚ дикцию демонстрирует: "Скетч‚ скука‚ скрупулезный‚ сексуальный..." Или хвастаться начнет: "Мы‚ артисты‚ народ эмоциональный. Нам за это деньги платят". Приглашают папу на радио – передачи вести‚ на мультфильмы – зябликов и сусликов озвучивать. Он идет с охотой‚ на пироги подрабатывает. У Вовки – чтоб не сглазить – аппетит завидный: что ни заработают – всё подмолотит.

А позади Вовки Тимофеева на самой последней парте восседает в царственном одиночестве Леонард Вахмистров‚ он же Тит‚ он же Карп‚ он же Герасим и Ерофей. Придет утром и табличку вывешивает‚ как его сегодня величать‚ а на другое имя не откликается. Он и дома вывешивает‚ мстит родителям за свое диковинное имя. Живет Леонард рядом со школой‚ дверь в дверь‚ просыпается со звонком и к первому уроку непременно опаздывает. Сколько лет учится‚ столько и опаздывает. Сначала боролись с ним – в стенгазетах и другими мерами‚ а теперь смирились и не трогают. Сидит Леонард в одиночестве позади всех‚ царь царей‚ король королей‚ повелитель государства петиханского‚ рисует на всех уроках сцены из жизни своих подданных‚ раскладывает картинки по парте. В футбол Леонард играет редко‚ и притом только в защите. У него ноги длинные. Он ими нападающим мешает‚ мяч из-под ног выковыривает. Ест Леонард торопливо‚ небрежно: некогда ему разжевывать, у него свои заботы‚ у Леонарда‚ петиханские. Он и рисует также: стиль у него такой – небрежный. Дома у них всё набросано‚ навалено‚ одежда на стульях висит‚ посуда со стола не убирается, деньги где попало валяются. У Леонарда мать с отцом лекции читают по атеизму‚ юриспруденции‚ воспитанию молодежи. "О том‚ – издевается Леонард‚ – как юноша Н. полюбил девушку М.‚ и что из этого вышло‚ с демонстрацией цветных диапозитивов". Раньше‚ до войны‚ приходили к ним гости‚ до глубокой ночи спорили‚ ссорились‚ с пеной у рта доказывали истины‚ обкуривали маленького Леонарда‚ пока у него не закрывались глаза и он не падал со стула. Не квартира была – клуб‚ а теперь это разве можно? Теперь один у нас клуб – при домоуправлении. И гости уже не приходят‚ – одни по своей воле‚ другие по чужой‚ – а если приходят‚ то не спорят больше и не доказывают истины‚ а пьют чай и едят торт. Время такое: всё ясно. Даже на лекциях у отца с матерью: "Вопросы есть?" Вопросов‚ как правило‚ нет. Они много выступают‚ часто выезжают в область‚ и тогда Леонард блаженствует. Покупает себе колбасы‚ сыра‚ чаи с конфетами гоняет. Очень нравится Леонарду жизнь такая – развеселая.

А справа от Леонарда‚ тоже на последней парте‚ горбятся радисты Светлишин и Губарев: одинаково неуклюжие‚ одинаково костистые‚ большие мосластые руки в ожогах от паяльника. В своем умении дошли уже до того‚ что пальцем напряжение проверяют: сильнее ударит – двести двадцать‚ слабее – сто двадцать семь. Сидят‚ схемы рисуют‚ презирают весь класс‚ а иногда вдруг засмеются громко‚ деревянным смехом‚ и все вздрагивают и оглядываются назад‚ а смеются они по поводу им одним понятной ошибки в схеме приемника. Жуют радисты‚ скулы под кожей шатунами ходят. У них отцы – механики‚ у них матери – в магазине‚ в штучном отделе: "Деньги получает продавец". Ничего живут‚ сносно: матери стараются. Сидят радисты по вечерам дома‚ как привязанные‚ сидят – паяют. Голая комната‚ покрашенная синей масляной краской. Яркая лампа на шнуре без абажура. Стол‚ заваленный хламом. Надвигается век электроники.