Коричневый след - [16]

— А почему нацисты были так настроены против него? — спросила Улла.

— Потому что он отказался вступить в нацистскую партию. Доктор Рюр был консерватором до мозга костей, но мать у него была еврейка. Вскоре после "отставки” его арестовали — за якобы имевшее место присвоение общественных средств. Через три месяца им пришлось выпустить его на свободу. Он не пережил всего этого и покончил самоубийством.

Улла молча смотрела на экран.

— А что же с Гибралтаром? — спросила она наконец. — Там ведь тоже был этот Фос.

— Об этом известно слишком мало. По существу, лишь то, что рассказал нам ваш дед. Точнее… — Меерманн потер кончик носа. — Была еще статья в окружной газете нацистов. Репортаж о дне в учебном лагере штурмовиков. О заключенных там, разумеется, ни слова, лишь о самоотверженной деятельности штурмовых отрядов Бохума во главе с штандартенфюрером Фосом.

Перед мысленным взором Уллы встала заброшенная шахта. Деду было тогда около двадцати. Сколько сейчас Джимми. Она представила, как штурмовики в коричневых рубашках набрасываются на юношу в черном мотоциклетном комбинезоне.

— И куда он делся, когда кончилась война? — спросила Улла.

Меерманн еще раз внимательно изучил текст, выданный компьютером.

— В памяти машины больше ничего нет. Наша программа охватывает период лишь до 8 мая 1945 года. Дальше мы пока не продвинулись. Быть может, через год-два нам удастся…

Улла сочла подобную перспективу малоутешительной, но не показала виду, чтоб избежать лишних вопросов архивариуса.

Быть может, с другими им повезет больше.

Меерманн уже набрал фамилию и имя.

"Аугсбургер Карл, род. 18.12.1908, профессия: чиновник юстиции. В 1929 году уволен из прусской полицейской службы за враждебные республике акции, сотрудник разведки в штурмовых отрядах, обергруппенфюрер".

Улла прочла скупые данные на экране.

— И больше вы ничего о нем не знаете?

Меерманн снова скорчил гримасу.

— Не совсем так, — вздохнул он, — была еще история с Раутенбергом и Шмицем.

— Ну и?

Меерманн закатил глаза.

— О ней я не могу больше слышать. На выставке, посвященной нацистскому периоду в Бохуме, я по меньшей мере раз шестьдесят рассказывал об этом школьникам.

— Ну ради меня, — притворно сладким голосом проговорила Улла и посмотрела на Меерманна, склонив голову набок.

— Хорошо, — вздохнул тот. — Раутенберг и Шмиц, повествование шестьдесят первое. Раутенберг был руководителем социал-демократов в Бланкенштайне. Его семья подвергалась постоянным преследованиям со стороны штурмовиков. Поэтому он отправился на Херманнсхоэ, чтобы подать жалобу. Он ведь еще верил в закон и порядок. На Херманнсхоэ доставили тогда двух молодых социал-демократов, Хайни Шмица и Вилли Деппе. В соседнем помещении пытали двух молодых коммунистов с Мольткеплац. Шмиц даже не мог узнать их в лицо, у обоих вместо лица кровавая масса, одного он потом признает по голосу. Аугсбургер, считавшийся у них специалистом по допросам, приказывает коммунистам избить социал-демократов. Те отказываются. Тогда штурмовики сбивают Шмица и Деппе с ног, жестоко избивают, награждают пинками. Когда те снова оказываются на ногах, им суют в руки плеть. Ею должны отхлестать коммунистов. Оба отказываются взять плеть в руки. Тогда всех четырех утаскивают в соседнюю комнату, там находится Раутенберг. "Это один из ваших начальников, он заслужил хорошую взбучку", — орет Аугсбургер и приказывает всем четверым избить Раутенберга. Никто не трогается с места. И опять штурмовикам приходится самим делать их черное дело. Они вымещают свою злость на Шмице, насильно открывают ему рот и набивают крысиным ядом, потом под дулом револьвера заставляют проглотить эту дрянь. Вечером его отпускают. Все тело у него в кровоподтеках, раздулось до неузнаваемости. В больнице так и не удается вывести из организма яд. Через десять дней страшных мучений Хайни Шмиц умирает. Нанятый его родителями адвокат добивается вскрытия. Заключение: полное поражение внутренних органов.

Меерманн замолчал, поднялся, подошел к окну и глотнул минеральной воды.

— А эти два коммуниста… — тихо сказала Улла. — Вы не знаете, как их звали?

— Ваш дед ведь тоже жил на Мольткеплац, так?

Улла кивнула.

— И в то время он тоже находился на Херманнсхоэ.

Меерманн задумался.

— В интервью он ничего об этом не говорит. Да и коммунистов на Мольткеплац было больше, не только два человека.

И все-таки мысль засела в голове Уллы. Дед пережил так много, почему он должен рассказывать обо всем сразу в одном интервью? Ей вспомнилась беременная женщина, искавшая на Херманнсхоэ мужа. У нее было ощущение, будто кто-то стиснул обручем грудь, трудно стало дышать.

— А откуда вы так хорошо знаете эту историю? — спросила она архивариуса, заставив себя отвлечься от страшной картины.

— Из воспоминаний других заключенных, — ответил тот и снова глотнул воды.

Улла сидела на стуле, предназначенном для посетителей, и думала, что взвалила на себя непосильное бремя. Она ухватилась за конец ниточки, которая, как ей казалось, должна вывести на мужчину в белом "мерседесе". А теперь перед нею огромный клубок, в котором и та ниточка затерялась. Она понятия не имела, как отыскать ее снова.