Коричневое - [4]
И я еще рассказал про коричневое.
— Основу этой пакости составляет ортофосфорная кислота. Если бросить в стакан с коричневым пенни, к утру монета растворится без остатка. Проникнув в организм, коричневое немедленно и агрессивно атакует желудок, сердце, печень и мозг. Собственно, коричневый приход — это побочный продукт судорожной работы отмирающих под воздействием коричневого тканей мозга и внутренних органов.
— Зыкинско! — заценил Митрич из своего угла: видимо, он таки прислушивался к лекции краем уха.
Квартира, в которой мы находились в данный момент, принадлежала некоему Зорану Митричу. Здесь, на квартире у гребаного Зорана Митрича, мы как бы жили, регулярно курили зеленое, жрали розовое, кололись черным, нюхали белое, принимали желтое, пили всякое и занимались промискуитетом. Митрич был великобританцем в первом колене: мамаша перевезла его, годовалого, из Югославии в Италию шестнадцать лет назад. Вместе с ними на рыболовном катере плыли еще одиннадцать суровых молчаливых югославов. Их судно не было расстреляно из крупнокалиберных пулеметов итальянскими пограничниками, они не напоролись на мину времен Второй мировой войны, их не протаранила рубкой поднимающаяся с глубины в ходе маневров НАТО американская подводная лодка и не сожрало загадочное реликтовое чудовище, обитающее в Средиземноморском бассейне и носящее ласковое имя Парфе; если бы это случилось, история молодежной банды «Факин Джанки», безусловно, развивалась бы совершенно по другому сценарию. Однако на море все прошло без приключений, а остальное уже было делом техники. Все прибывшие на катере потребовали политического убежища на Апеннинах, представив неопровержимые доказательства того, что дальнейшее пребывание на родине являлось для них несовместимым с жизнью, — фотодокументы, обличавшие кровавый коммунистический режим Югославии. Снимки, на которых дюжину прибывших на катере балканских диссидентов жестоко избивали сербские блюстители порядка, вырывая у них из рук плакаты с англоязычными требованиями незамедлительной демократизации, обошлись диссидентам не так уж и дорого — в инсценировке в основном принимали участие сочувствующие родственники и соседи, а в качестве крови был задействован гранатовый сок. Некоторые из этих югославов, коим посчастливилось слинять из федерации аккурат перед гражданской войной, осели в Италии, некоторые через Италию перебрались во Францию, некоторые через Италию и Францию уехали в Германию, а матушка Митрича, добравшись до Англии через Италию, Францию и Германию, решила, что на этом в принципе можно остановиться. Тут как раз подоспела война в Югославии, беженцы хлынули в Европу потоком, и Митричи довольно легко получили от британского правительства соответствующий статус, жилье и ежемесячное пособие. Однако по прошествии ряда лет пособия хватать перестало; матушка Митрича окрутила какого-то умеренно богатого американца и улетела с ним жить в район Малибу, оставив сынишке квартиру и южнославянскую деловую хватку. Обоими дарами тот воспользовался в полной мере, учредив в кооперации с
Янкелем банду «Факин Джанки». В настоящий момент означенная банда находилась у него на квартире и готовилась к обеду: мы с Сашей и Семецким сидели за столом, употребляя в качестве аперитива мескалино, Янкель и Лэсси расположились в глубоком кресле напротив и занимались петтингом, Митрич висел в Интернет-чате, Бен Канада пытался читать с палма «Щупальца веры» Николаса Конде, Плеханда сосредоточенно ломал одноразовые шприцы для внутривенных инъекций.
За беседой я поборол уже три четверти бутыли мескаля, и меня еще даже не повело — вот что значит стаж. Это требовало творческого акта. Внушительно откашлявшись, я прочел вслух свое любимое танка:
Да и на небе тучи. Тучи — они как люди: Как люди, они одиноки, Но все-таки тучи так жестоки.
После мескалю оно завсегда так — непрерывно изрекаешь разумное, доброе, вечное.
— Кобаяси Исса? — сдвинув брови домиком, блеснул эрудицией Семецкий. — Мацудайра? Басе?
— Мураками? — попыталась не отстать от него Лэсси. — Акутагава? Другой Мураками?
— Этот придурок, который вспорол себе брюхо кортиком на военной базе? — наобум предположил Янкель.
Я покачал головой.
— Нет, один русский поэт, — сказал я. — Иванушка Интернэшнл. Очень модный поэт. Совсем чуть-чуть уступает в популярности Курниковой.
— Неправильное танка, — подала голос Саша. — Количество слогов не соответствует стандарту.
— Это оно в вольном переводе на гребаный великобританский не соответствует, — заметил я. — А по-японски очень даже соответствует. Иванушка пишет только по-японски и иногда по-португальски. Да и вообще, на мой взгляд, в танке главное не количество слогов, а остающееся душевное послевкусие, что-то типа звенящей пустоты в голове, как после хорошей порции мескаля.
— Главное в танке — это ходовая часть, орудийная мощь и толщина брони, — отрезал Плеханда, поднимая голову.
В принципе именно с Плеханды и началась вся эта история с коричневым. Когда сегодня утром Янкеля слегка попустило после вчерашнего, он обнаружил в туалете совершенно голого Андреса, который сидел задом наперед на унитазе и сосредоточенно ломал одноразовые пластиковые шприцы, доставая их по одному из полиэтиленовой упаковки. Если кто-то думает, что это легко, пусть попробует сам: гребаные пластиковые трубочки охотно гнутся, но ломаться отказываются наотрез, и для того чтобы их все-таки расчленить, требуется недюжинная смекалка и носорожье упорство. Впрочем, Плеханде было не занимать этих достойных качеств. На низко установленном сливном бачке перед ним высилась внушающая уважение горка уже наломанного медицинского инструментария.
