Корень рода - [28]

Двое суток отлеживался Кузьма на печи, а на третий день опять собрался за Гари. Теперь он на всякий случай прихватил с собой два полтинника и в путь отправился уверенней. Но машин, как на грех, не было. Наконец, из-за поворота показался мотоцикл с коляской.

— Эта штука не по мне, — вздохнул старик.

Но мотоцикл остановился.

— Кузьма Никандрович! Здорово! Куда ты?

— Здорово, — ответил Кузьма, вглядываясь в смуглое лицо мотоциклиста. — Кажись, Николка Сидоренков?

— Он самый. Садись, подвезу. Или не по пути? Я в Ларино еду.

— По пути-то по пути…. В Гари мне надо, — Кузьма недоверчиво оглядывал казавшуюся ненадежной машину.

— Садись! — и Сидоренков откинул в люльке брезент.

— Ладно уж. Саду. Только ты не шибко…

— Не бойся, не растрясу… В Гари-то по какому делу? Чего там забыл?

— Да вишь ли, сын у меня приезжает, семнадцать годов дома не был… — начал объяснять Кузьма, но Сидоренков перебил его.

— Это хорошо. А в Гари-то зачем?

— Как это — зачем? Должен я для сына глухаря изловить или нет?

— Вон что! И как же ты его ловить будешь?

— Обыкновенно. Слопцами. Три штуки уже поставил. Еще три сделаю и хватит. Неужто не попадет один-то глухарь, а?

— Попасть-то попадет, только слопцами не разрешено птицу давить.

Кузьма рассмеялся:

— Я, мил человек, всю жисть слопцами ловил! Сотнями птицу в сельпо сдавал.

— Это раньше. А теперь нельзя. Ты же не промысловик, наверно, и билета охотничьего не имеешь?

— Мне все можно! — убежденно сказал Кузьма. — С первого году советской власти пушнину и мясо для народу добывал. Что у меня этих грамот — избу оклеить можно… А тут, здорово живешь — нельзя!…

В Гарях Кузьма подал Сидоренкову полтинник.

— Не надо. Спрячь подальше, а то еще потеряешь. Да слопцы, которые поставил, спругни. Неприятности бы не было.

— Какая там неприятность! — махнул рукой Кузьма. — Спасибо, что подвез. Только ветрено на твоей коляске ездить…

По свежей памяти старик быстро добрался до края болота и прежде всего решил осмотреть слопцы. Первый был пуст. Второй тоже. Кузьма осторожно взрыхлил землю под бревнами и в оба слопца насыпал по горсти прихваченного из дому крупного песку.

Третий слопец был спругнут.

«Ага, кажется, есть!..» — и Кузьма поспешил к ловушке.

Под бревнами оказался рябчик. Это несколько разочаровало охотника, но и обрадовало: начало положено! Рябчик тоже пригодится.

В этот день Кузьма насторожил еще четыре слопца, причем два — на хороших порхалищах, где были даже глухариные перья. Под каждую ловушку он насыпал по горсти песка и, довольный, уже в сумерках вышел на большак.

Подъезжая к поселку в кабине попутного грузовика, Кузьма в этот раз чувствовал себя настолько бодрым, что у него даже возникла мысль: а не заняться ли промыслом дичи для сельпо по договору? Но он тут же вспомнил, что раньше постоянно держал осенью до двух с половиной сотен настороженных опадных самоловов и путик был километров на тридцать по кругу. Мысль о возобновлении промысла тотчас померкла, и Кузьма сразу ощутил, как ноет спина, болят плечи, руки, ноги…

Спустя два дня Кузьма снова сошел с машины в Гарях. В этот раз у него уже не было за поясом топора, а за плечами висел просторный холщовый мешок. Два полтинника по-прежнему позвякивали в глубоком кармане суконных штанов, и старик опять не без удивления подумал о том, как изменились времена. Раньше, бывало, и версту бесплатно не провезут, а теперь пятнадцать верст едешь, как барин, в кабине, и все за спасибо.

И в душе Кузьмы теплилась отеческая благодарность к усталым, пахнущим бензином и табаком людям, которые и днем, и ночью гонят по укатанной дороге тяжелые машины и всегда заботливы и внимательны к нему, незнакомому старику, в короткие минуты этой езды.

Первый слопец был спругнут.

— Ну, Василь, приезжай скорей, будет тебе жаркое! — прошептал Кузьма и побежал к ловушке, сам удивляясь своей сноровке.

Но слопец был пуст.

— Эх, не проверил прошлый раз насторожку!..

Кузьма опустился на колени и долго настраивал спусковой механизм самолова.

Провозившись добрых полчаса, он, наконец, сделал все так, как хотелось, опять посыпал под бревна песку, которым были набиты карманы фуфайки, и двинулся дальше.

Второй слопец тоже оказался спругнутым и пустым.

— Да что же это такое? — пробормотал Кузьма в недоумении. Но тут его осенило: — Ласка! Конечно, ласка. Ишь, зверюшка-хитрюшка, пакостница! Разживиться решила? Нечем, девка. Камушков ты не клюешь, а попасться можешь ни за понюшку табаку!

Кузьма быстро наладил слопец, опять разрыхлил под бревнами землю, посыпал порхалище песочком и пошел к третьему самолову. И здесь бревна плотно лежали на земле.

Не настораживая этот слопец, старик решил обойти остальные ловушки. Все они оказались спругнутыми; вокруг пятого слопца были раскиданы глухариные перья.

— Росомаха! — догадался Кузьма. — Не ласка, а росомаха, вот кто нашкодил. Ах ты, стерва поганая, зверюга ты проклятущая! Что ты наделала? — ругался старик в отчаянии. Он пристально всматривался в темную кору еловых бревен, отыскивая следы когтей хищницы, но глаза были настолько слабы, что разглядеть он ничего не смог.

Лет тридцать назад уже была на Кузьму такая напасть. Повадилась росомаха проверять ночами опадные самоловы, и никакого спасения от нее не было. Весь путик проверит, все опустошит, ничего, кроме перьев, не оставит. И тогда Кузьма насторожил на своем путике тяжелую кулему. В нее-то и попалась росомаха.