Корделаки - [44]

– Что с вами, милый Звездочёт? – Аврора вытерла руки и рот салфеткой и придвинулась чуть ближе к нему. – Вы тоже страдаете? Как Трубочист?

– Да, отсутствие знания вызывает во мне множественные страдания. Я ведь ничего не знаю о вас, моя милая спутница, – граф приподнялся на локте и смотрел теперь ей в лицо. – Ни сколько вам лет, ни почему вы явились на праздник одна, ни с кем вы живёте.

– А зачем вам это знать? – в голосе Авроры впервые за весь день он услышал взрослые, если не сказать циничные, нотки. – Я не могу явиться туда, где живу раньше утра. Это всё, что вам позволено узнать, сударь.

– Но кто будет заботиться и нести за вас ответственность завтра, когда эта ночь вседозволенности останется позади?

– Да вы никак трусите, мой бравый Гусар? – она презрительно скривила губу. – Не бойтесь. Никто не вызовет вас на дуэль, вы никогда больше не услышите обо мне вовсе. Я сама отвечаю за себя.

Она наклонилась к нему близко-близко, и когда граф уже готов был объятием повалить Аврору рядом с собой, она увернулась и засмеялась своим серебряным смехом, похожим на зимние колокольчики. Граф сел рядом с ней.

– Дай мне что-нибудь, – велел он ей.

– Что? – спросила она.

– Ну, что ты там пробовала? – и он махнул рукой в сторону подноса с лакомствами.

– Персик. Но он уже надкусан. Будешь? – он кивнул. – Ты хочешь, миленький, чтобы мы с тобой были оба одинаковые на вкус?

Граф молча смотрел на неё в упор. Она стояла на коленях радом с ним, он сидел, согнув одну ногу в колене. Аврора потянулась и достала персик. Граф скинул ментик. Девушка поднесла персик к его рту и дала откусить, теперь сок капал ему прямо на доломан. Она наклонилась, слизнула сок у него со щеки и задержала дыхание. Потом еле дотронувшись губами до его губ, снова выпрямилась. Граф отстегнул портупею вместе с саблей и ташкой и положил рядом. Аврора потянулась к его кушаку, но он перехватил сначала её руки, потом её саму и, положив спиной себе на колени, одной рукой держал теперь за талию, другой сжимал её лицо. Он наклонился сам и поцеловал девушку в открывшиеся губы. Теперь застонала она. Аврора стала извиваться в его руках, устраиваясь поудобней, и ногой задела что-то, зазвеневшее в ночи. Граф ещё смог заметить, что его разум уже готов попрощаться с ним в любую секунду, как он умел это делать, внезапно устраняясь.

– Ты снимешь маску? – прошептал он ей.

– А ты погасишь свечи? – спросила она.

Он мгновенно задул все огни и, снова опустившись к ней, отбросил домино и стал целовать мелкими поцелуями в щёки, губы, шею. Она лежала перед ним такая желанная и такая доступная, как фрукты на серебряном подносе. И сладкая. Только протяни руку! Он приподнял её выше, теперь она не лежала, а сидела у него на коленях. Он снова губами аккуратно лишь касался её губ и шептал:

– Ты ещё можешь остановить меня. Потому что, если я…

Она дёрнулась, даже не дослушав его, рукой обняла за затылок, и он почувствовал её язык у себя во рту, ласки переставали быть невинными.

– Не останавливайся, миленький, – прошептала она, и какое-то время спустя уже два стона вместе прозвучали в предрассветном тумане.

* * *

Корделаки открыл глаза и сквозь перекрестие окон беседки увидел клочки белых облаков на уже совершенно голубом небе. Утро пришло, никуда не делось. Все покрывала вокруг были заляпаны раздавленными сливами и виноградинами, а, когда граф приподнимался, чтобы оглядеться, то ладонью попал в какое-то мокрое месиво, оказавшееся вчерашним персиком. Он сейчас был омерзителен сам себе. Ужасно хотелось пить и Корделаки потянулся к подносу. Вода вся разлилась во время их ночной борьбы, и граф взял серебряный бокальчик, надеясь, что, может быть, в нём осталось немного вина. Поднеся его к губам, он почувствовал, что к ободку прилип чей-то длинный волос и его замутило.

Так и не напившись, он надел на себя только самое необходимое, остальные вещи собрал, стараясь не шуметь. Но всё-таки, видимо, потревожил Аврору, и та сквозь сон пробормотала: «Поедем? К тебе, миленький?». Он наклонился и посмотрел на её спящее личико. Оно было каким-то детским, вернее – кукольным, но было видно, что она не настолько юна, как можно было судить по её голосу. И граф мог поклясться, что он этого лица никогда прежде не видел. Он встал, последним движением прихватил оружие, и оно брякнуло в утренней тишине. Аврора открыла глаза:

– Ты уходишь, миленький? – в её голоске послышались капризные нотки.

– У нас кончилось вино. Пойду, спрошу, – солгал Корделаки, совершенно не готовый сейчас к женским слезам.

Он вышел на свежий воздух и, отойдя шагов на тридцать, с удовольствием потянулся. Оглядевшись, он заметил вдалеке фигуру служителя, уже без маски и карнавального костюма, в обычной ливрее. Корделаки свистнул и, когда тот обернулся на звук, призывно махнул рукой.

– В беседке барышня, – без предисловий описал он ситуацию подошедшему слуге. – Завтрак ей, если пожелает. И вот, на тебе. Пусть доставят до самого дома, куда велит. Понял меня? Проследи!

– Будет сделано, ваше благородие! – подобострастно кланялся служитель, увидев, сколько ему отсыпал барин. – Может, ещё чего желаете?