Корделаки - [14]

– Михель! Пойдём, ты простудишься. Всё равно ничем помочь нельзя, делается всё возможное. О, боже! Если б знать! К бесу все эти ковры и сервировку, пусть бы было, как было, – её досада явно была искренней, а не плакала она и держалась только оттого, что опасалась ещё больше расстроить своего спутника. – Жила бы с нами! Это всё я, это всё из-за меня. А так – она всё одна, да одна. Гадала, небось, как всегда, вот свечку и не затушила…

– Иди, Лизонька, иди. Я тут постою, – совершенно не слыша, что ему говорит жена, оцепенело продолжал своё наблюдение кошмара обезумевший отец. А, по всей вероятности, это был именно он.

Корделаки понял, что несмотря на трагедию, ему придётся вмешаться. Он спрыгнул с седла на землю и не дождавшись никого из прислуги, сам привязал коня к прутьям ограды – тот мог взбрыкнуть и убежать от вида огня. Корделаки решительно подошёл к супружеской паре.

– Прошу прощения за визит не ко времени, но, думаю, моё сообщение будет сейчас как нельзя кстати, – Корделаки приветствовал пару, на миг опустив голову в поклоне. – Я имею честь разговаривать с бароном де Вилье, хозяином дома?

– Что вам нужно от него сейчас, молодой человек? Кто вы? Вы видите, у нас несчастье! – молодая дама всячески защищала мужа от новых потрясений. – Вы так не вовремя! Что за дела могут быть среди ночи?

– Простите, мадам! Я не представился. Илья Казимирович Корделаки, граф.

– К вашим услугам, граф, – продолжала диалог одна лишь мадам де Вилье, её муж по-прежнему находился в прострации. – Но, может быть, вы заедете в другое время? Пощадите нас. Неужели что-то может быть важнее и срочнее, чем… – и она перешла на шепот: – У барона там осталась дочь. Поймите же его состояние!

В этот момент к ним подбежал брандмейстер.

– Барин! Тётку какую-то вытащить удалось, – доложил он. – Тучная! Живая вроде, дышит. Угорела малость. Ты, барин, скажи – сколь народу в том здании ночует? А? Первый этаж мы прочешем, а на второй уж поздно, не обессудь, не пошлю я своих молодцов – за так сгинут. Это уж как выгорит всё, потом.

– Выгорит всё, – эхом отозвался академик.

– Михель! Михель! – схватила его за локоть и затрясла супруга. – Очнись! Кто ещё ночевал сегодня во флигеле? Вспоминай!

Она вгляделась в опустевшие глаза мужа, и, поняв, что нужны меры действенные, размахнулась и шлёпнула его всей ладошкой по щеке.

– Лизонька! Ты никогда не дралась прежде, – удивлённо обводил взглядом окружающих людей барон, постепенно приходя в себя. – Что? Что ты спросила?

– Кто там, кроме Лизы? – кратко переспросила жена.

– Так Кузьминишна, конечно. И Дашка с Глашкой. Да и то, если в людскую не ушли, как барышню уложили. Более никого не должно быть.

– Кузьминишна – это старая няня, её вы и спасли, – чётко докладывала мадам де Вилье пожарному. – Ищите, ещё две горничные девушки. И сама хозяйка, – тут она прикусила губу и почти расплакалась.

– Девицы две при входе, в первой комнате, говорят, сидели, ждали чего-то. Да задремали. Собака с ними ещё была, кудлатая такая. Всё тявкала, говорят, она их и разбудила. Все сами спаслись, выбежали сразу, как сверху потянуло. Напуганные ревут там… А, хозяйка… Спальня-то на втором? – тихо спросил он.

Баронесса кивнула, старый пожарник только зажмурил глаза. Тут Елизавета де Вилье разрыдалась, больше себя уже не сдерживая. Её муж, вернувшийся в разум, тоже понял этот молчаливый диалог, и сейчас должно было последовать что-то ещё более ужасное, но тут вмешался Корделаки.

– Господа! Выслушайте меня, это важно! Барон! Ваша дочь не ночевала во флигеле. Да вы понимаете меня? Слышите?! Её нет во втором этаже. Её вовсе тут нет сейчас. Вот письмо. Она собственноручно писала его на моих глазах с час назад. Живая и невредимая!

* * *

Над водой стелился туман, и робкий городской рассвет крался по улицам и площадям вслед за скачущим к окраине всадником. Корделаки до сих пор улыбался, вспоминая, как ему удалось вырваться из многострадального дома де Вилье, где сегодня ужас сменился случайной радостью, и откуда его никак не желали отпускать, считая посланником высших сил. Дочь в записке просила прощения у отца, за то, что без спросу посетила вечер баронессы. Она оправдывалась тем, что, зная пренебрежительное отношение всех домашних к её пристрастию к гаданиям, не посмела тревожить их просьбой сопровождения. И что любезная хозяйка оставила её гостить до утра. Мачеха прославляла своеволие падчерицы, а отец обещал поставить пудовую свечу за здравие баронессы и той гадалки, что выманила его дочь в роковой вечер из дому. Только это обстоятельство и позволило графу выскользнуть из благодарных объятий де Вилье – он объяснил свою спешку визитом к той самой гадалке, то бишь – гадателю, и был с благословениями отпущен.

Подъехав к постоялому двору, одновременно исполняющим и роль первой почтовой станции, граф увидел не свойственное такому раннему часу скопление народа перед входом. Различив полицейские мундиры, он дал себе слово больше ничему сегодня не удивляться. Здесь тоже явно что-то произошло или происходило в данную минуту. Корделаки спешился и пожелал войти, но был остановлен приставом и с пристрастием допрошен о цели визита. Граф лишь усмехнулся в ответ, напомнив, что не обязан отчётом, но может назвать постояльца, к коему имеет личное дело. Должностное лицо приняло доводы, но услышав имя и звание магистра, вместо того, чтобы успокоиться и пропустить случайного посетителя внутрь, округлило от возмущения глаза, а потом и щёки, засвистев в казённый свисток. Сбежались низшие чины, и Корделаки был задержан. «Тьфу, ты, неладная! – думал он, пока его под руки вели к начальнику. – Что ж за силы разбудил магистр своим гаданием, что они даже к нему самому дорогу застилают непонятного рода препятствиями?»