Коралловые четки - [40]

Немного погодя Вильнев, которому в этот день предстояла операция в госпитале, покинул нас, обещав вернуться.

Дюрье был задумчив.

— Надо постараться, чтобы суд не сунул нос в это дело, — сказал он.

— Я съезжу к прокурору республики, — ответил я. — Надо будет представить дело, как необъяснимое происшествие. Да ему и нельзя придать другой окраски. Полиция произвела вещественный осмотр. Нет никакой крайности действовать судебным порядком.

— Таково и мое мнение.

Мы вернулись к Леиру; он заснул, и, считая наше присутствие бесполезным, мы ушли. В этот день я был более рассеян, чем обыкновенно. Мысли мои не могли оторваться от задачи, поставленной моему любопытству странным событием, происшедшим этой ночью. Несмотря на доверие к знаниям Вильнева, я верил в попытку самоубийства. В отчаянии от разлуки с m-lle Франшар, Леир пытался лишить себя жизни. Однако, это удивляло меня. Зачем он ждал неделю? Такой акт безнадежности был бы более объясним в день свадьбы Люси Франшар; а он в тот день, напротив, казался полным решимости и энергии.

Я ничего не понимал в трагическом происшествии, жертвой которого был молодой человек. Причины были так же необъяснимы, как и обстоятельства, при которых оно произошло.

После завтрака я вернулся к Леиру. Он еще спал. Это было хорошим предзнаменованием. У него не было лихорадки. Я вернулся домой, все еще охваченный той же самой мыслью; от нее у меня трещала голова. Время после полудня тянулось медленно: мне казалось, что оно никогда не кончится. В пять часов меня позвали к телефону. Со мной была соединена Лангонская станция.

— Доктор Эрто? — сказал женский голос.

— Он самый, сударыня.

— Это вы, господин Эрто? Вы лично?

— Да, сударыня.

— Я — баронесса Франшар. Имею сказать вам нечто важное.

— Я вас слушаю.

— Мы получили сейчас телеграмму из Гранады; она гласит следующее: «По важным причинам принуждены вернуться. Ждите письма».

— Это все?

— Да.

— Странно. Представьте, сегодня утром Леир был найден в своей постели тяжело раненым.

— Невероятно!

— Да, да…

— Его положение серьезно?

— Рана серьезная, но не смертельная. Обстоятельства, при которых это событие произошло, непонятны. Скажите священнику, чтобы повидался со мной.

— Хорошо. До свидания, господин Эрто.

— Прощайте, сударыня.

Что за новое осложнение? — спрашивал я себя, кладя трубку. Я сел на привычное место: в кресло к камину, и закурил папиросу. Папироса — любимый товарищ моих грез. Врач во мне жестоко осуждает мыслителя, потому что последний курит без меры.

Что там неладно? — говорил я себе, следя глазами за колеблющейся спиралью голубого дыма. Очевидно, между супругами возникло несогласие. Ни какое-либо приключение, ни болезнь не послужили бы важным мотивом для возвращения; они не могли бы ехать, если бы один из них был опасно болен или ранен. Ранен? Эта мысль вызвала во мне воспоминание о Леире. Помимо своей воли я ставил эту рану в связь с важными мотивами возвращения четы Делиль, хотя не мог найти тому разумного основания.

Пока я размышлял, опять произошло раздвоение, которое я так часто наблюдал в своей духовной жизни. «Связь! — говорил во мне метафизик. — Мы найдем ее, я в этом уверен. Случайности не существует. Когда важные события случаются внезапно в жизни двух существ, психически находящихся в согласии, как господин Леир и m-lle Франшар, между этими событиями существует связь…»

— Но какая? Какая же? Какая? — сказал я громко, с шумом подымаясь с кресла. Усталый от бесполезного ломания головы, я вышел из дому, чтобы навестить больного.

Он проснулся, но был в том же оцепенении; равнодушный ко всему, происходившему вокруг, он, казалось, ничего не видел и не слышал.

Это состояние беспокоило госпожу Леир, которой уже представлялось, что сын ее должен сойти с ума. Мне пришлось ее успокоить, и я еще спросил об обстоятельствах, предшествовавших ужасному происшествию. Тогда я узнал, что Леир провел день, как обыкновенно, в лаборатории; он лег рано, как ложился во всю последнюю неделю. Его наклонность засыпать рано совпала с замужеством m-lle Франшар; я подметил это сам, так как г-жа Леир не была посвящена в таинственные приключения сына. Тем не менее, добрую женщину поразила внезапная перемена в привычках молодого человека.

Последний целых два месяца как будто боялся сна; он ложился в два или три часа утра и подымался в пять-шесть. С пятнадцатого же марта все это изменилось: проведя со мной день, он опять полюбил спать. Его мать ставила это мне в заслугу.

Вечером я пришел еще раз: Леир все еще был в забытье. Мать беспокоилась чрезвычайно и, чтобы заставить ее отдохнуть, я должен был обещать, что просижу около ее сына до двух часов утра, а в этот час уступлю ей место. Итак, я остался в комнате раненого наедине с сиделкой, которая спала своим легким профессиональным сном в кресле около кровати. Я сел за письменный стол и машинально принялся перелистывать брошюры и бумаги, которыми он был завален.

Есть моменты, когда человек самый скромный теряет сознание своего долга; на меня нашла одна из таких минут рассеянности и забвения. Волнения дня, тишина в комнате, слабо освещенной загороженной лампой, одуряющий запах эфира, который наполнял квартиру, — все это вызывало во мне такое состояние, что я не отдавал себе отчета в том, что делаю. Я пробегал поочередно памятные книжки и брошюры, не вполне понимая, что именно читаю. Впрочем, все они были полны химических и математических формул; проглядывая их, я думал о неожиданном происшествии сегодняшнего утра.