Коралловые четки - [29]

Больная засыпала; глаза ее наконец закрылись, дыхание сделалось правильным, и жар начал спадать. Когда я увидел, что она уже спит, то вернулся к прерванному разговору.

— Причины, подававшие мне надежду на спасительный кризис, я считаю нужным вам сообщить, сударыня; но прошу никому не открывать их в настоящее время. Я думал, что ночь принесет вашей дочери обычное видение. Если я не ошибся, вы сейчас увидите, что она побледнеет и осунется. Не тревожьтесь этим. Тщательно избегайте всякого проявления волнения, всякого шума, всякого поступка, могущего вызвать внезапное пробуждение: в этом случае я не отвечаю за выздоровление m-lle Франшар. Будьте спокойны, беседуйте со мной, терпеливо ждите пробуждения вашей дочери, и все пойдет хорошо. Я должен все-таки предупредить вас, что больная будет слышать наш разговор и запомнит его. Вы увидите, что я буду, может быть, с жаром, который вас поразит, выражать мою симпатию делу Пресвятой Девы: не изумляйтесь. Не знаю, занята ли Богородица нашими делами; если — да, Она простит меня, скептика, старающегося извлечь терапевтическую пользу из Ее вмешательства. Словом, — сохраняйте хладнокровие и не волнуйтесь ничем. Будем же терпеливо ждать.

Я снова принялся наблюдать за больной, между тем как госпожа Франшар молча начала перебирать четки. Что я скажу? Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что в эту минуту применяю к медицине мистику, точно так, как аббат Жога применяет ее к религии; только не имею и того оправдания, что верю. Я покраснел бы, если бы доктор Дюссирон мог увидеть мой способ лечения: к счастью, он спал крепким сном.

Я постарался привести в порядок свои мысли и, прежде всего, взялся за факты, которые казались мне установленными.

Первым было: тесное мысленное общение между Леиром и m-lle Франшар. Оба их мозга проявляли способность так влиять друг на друга, что образы, запечатленные в одном, могли быть доступными другому. Я отлично знал, что этого нельзя было утверждать без оговорок: например, каким образом Леир ничего не узнал об обручении m-lle Франшар? Это можно было объяснить только передачей мыслей по произволу, причем те мысли, которые не были переданы добровольно, оставались неизвестными.

Но тут я наталкивался на другое затруднение: если образы местности, жилища, мебели, правильно воспринятые Леиром, были заимствованы из сознания m-lle Франшар, то эта передача мыслей и образов, очевидно, не могла быть добровольной; нельзя было думать, будто m-lle Франшар, не зная Леира, сознательно передала ему образы леса, шалаша, решетки, парка, террасы и замка.

Итак, я приходил к полному противоречию. Оно исчезало только при допущении, что молодые люди жили действительной, но бестелесной жизнью. Александрийская философия всегда меня интересовала, и я невольно вспомнил следующие слова Прокла: «Психея — существо бесплотное и отделимое от тела». Я знал, как александрийцы были сведущи в необыкновенных явлениях жизни психической, и имел тайную склонность к их учению.

Если дух может отделяться от тела, как учил Прокл, то возможно ли, чтобы Леир и m-lle Франшар осуществили это? Таинственно влекомая к этой девушке, душа молодого человека не нарушила ли связь с телом, чтобы приблизиться к той, которая бессознательно звала ее? Значит, есть доля правды в теориях богословов, теософов и спиритов? Подобное мнение поддерживал отец Серафим в своем этюде о раздвоении; я знал, что его развивали в своих книгах ученики Блаватской и Аллана Кардека. «Линча шарира» одних и «дух» других может путешествовать без материального тела и производит это во время сна. Но что было во всем этом серьезного? По правде сказать, ничего. Нельзя было указать ни на одно правильно веденное наблюдение. В данный же момент, наоборот, приходилось наблюдать необыкновенный случай, но, при наличности факта, отсутствовало его объяснение. Тем не менее, факт казался мне достоверным. Дело шло так, словно Леир и m-lle Франшар жили бесплотной жизнью и могли видеть и слышать, как реальные существа. На этих фактах я основывал надежду на излечение больной.

Я решил говорить с госпожой Франшар таким образом, чтобы меня поняли больная девушка и, может быть, Леир. Первая телесно присутствует здесь в каталептическом состоянии; мои слова достигнут ее ушей и удержатся, по крайней мере, в подсознательной области ее психики. Если Леир тоже услышит мои речи или если m-lle Франшар телепатически передаст ему их, то и он поймет их. Мне хотелось придать надежды и мужества этим двум существам, дать им знать, что я — их союзник и буду служить им по мере сил. Я хотел также приготовить их к испытанию: к браку m-lle Франшар, которого не видел возможности избежать, принимая в расчет упрямство и гордость отца. В то же время, я хотел показать им, что разлука их может не быть окончательной, и внушить им некоторую надежду на будущее, хотя сам не имел никакой.

Для этого мне оставалось одно средство: воздействие на мозг молодой девушки именно в том направлении, куда мистицизм увлек ее воображение. Надо было сделать вид, будто я верю, что все устроила Богородица и что она доведет свое предприятие до конца, несмотря на неблагоприятные условия. Поступая таким образом, я надеялся исполнить свою обязанность врача тела и души: то есть вылечить m-lle Франшар и утешить Леира, отчаяние которого я предвидел.