Коралловые четки - [28]

M-lle Франшар оказалась в том же положении. Жар не уменьшался; я измерил температуру: 39,8. Больная продолжала свой монолог, но яснее выражала господствующую идею: не переставала просить прощения у Пресвятой Девы. Г-жа Франшар, сидевшая подле дочери, молча плакала.

Я велел поставить кресло подле кровати и сел напротив больной. Выслав горничную с предупреждением, что она должна быть готова явиться по первому же зову, я остался наедине с госпожой Франшар.

— Успокойтесь, сударыня, — сказал я ей. — Дочери вашей не хуже. Я считаю это хорошим знаком.

— Ах, доктор! Если бы вы были правы!

— Надеюсь, что скоро наступит успокоение. Не хочу еще предписывать никакого лечения: из этого вы видите, какие у меня серьезные основания надеяться на улучшения. Тем временем, я хотел бы узнать еще некоторые подробности о припадке вашей дочери. Была ли она взволнована, увидев Леира в церкви?

— Нет. Мы заметили этого господина, уже выходя от обедни. Люси остановилась, увидев его, и просто сказала мне: «О! мама! Вот господин, которого я вижу во сне». Этот молодой человек поклонился нам, и Люси ответила ему поклоном. С той самой минуты дочь моя сильно задумалась. Она не приняла участия в нашем разговоре во время возвращения в замок; дома она попросила отца отложить ее свадьбу, результат чего вам известен. Я сожалею, что смеялась над кошмаром бедной девочки. Я спугнула ее доверчивость и помешала ей быть откровенной. Милая бедняжка! — сказала госпожа Франшар, лаская свою дочь.

— На основании всего слышанного, мне кажется, что m-lle Франшар приписывает свои сны вмешательству Пресвятой Девы?

— Да, доктор.

— Она воображает, что принуждена выбирать между долгом дочернего повиновения и покорностью Пресвятой Деве?

— Да.

— Она очень богомольна?

— Богомольна? Нет. Она молится, аккуратно ходит со мной к обедне по воскресеньям и четвергам, иногда сопровождает меня к вечерне. Впрочем, она особенно почитает Пресвятую Деву и не пропускает ни одной службы в месяц Марии.

— Продолжительны ли ее молитвы?

— Нет.

— Была ли у нее привычка предаваться благочестивым размышлениям?

— Да, доктор. Она ежедневно удалялась для того на полчаса в свою комнату. Я знаю, что обычным сюжетом своих размышлений она выбирала жизнь Пресвятой Девы.

— Господин Франшар и вы сами, сударыня, никогда не возражали против подобного обыкновения?

— Да нет же, милостивый государь: это делалось по совету духовника. Какие могли быть у нас основания для возражений?

Я не противоречил. Госпожа Франшар не поняла бы моих медицинских оснований: она не могла бы уловить косвенную связь, существовавшую между бредом ее дочери и этими набожными размышлениями. Было бы, пожалуй, неловко задевать ее религиозное чувство. Поэтому я не дал ей ответа, а продолжал спрашивать сам:

— Что думаете вы о бреде m-lle Франшар? Верите ли вы, чтобы, в самом деле, Богородица посылала ей видения?

— Не знаю, доктор, — ответила моя собеседница с колебанием. — Мне кажется, трудно увидеть во всем этом влияние дьявола. Бог слишком благ и справедлив, чтобы дозволить искусителю уловлять в свои сети столь невинные души, как душа моей дочери. Но что думаете об этом вы сами, доктор?

Сознаюсь, что мой ответ был не чужд лицемерия. Я хотел внушить госпоже Франшар доверие и не стал излагать ей теорий, несогласных с учением церкви. Скрывая свое профессиональное неверие, я невинно ответил:

— Я мало сведущ в этих вопросах; но аббат Жога выразил мнение, что события, вызванные, без сомнения, находкой освященных четок, вряд ли могут быть приписаны дьяволу. Он готов скорее видеть здесь вмешательство Пресвятой Девы, которую ваша дочь особенно почитает.

Тут я заметил, что затронул чувствительную струнку. Как многие католички, г-жа Франшар к искреннему благочестию примешивала массу предрассудков. В религии она не видела различия между формой и сущностью, верила в то, что коричневый наплечник обеспечивает безболезненную смерть, что молитва или пожертвование св. Антонию Падуанскому способствует отысканию потерянных вещей и что шнурок от св. Иосифа помогает при родах, так же твердо, как в воплощение и искупление, в непорочное зачатие и непогрешимость папы.

— Итак, вы сами, господин Эрто, недалеки от мысли о вмешательстве Провидения?

— Это кажется мне возможным, сударыня, — отвечал я, краснея за свою ложь. — Без сомнения, я не могу определенно высказаться, вследствие недостаточности моих богословских познаний, для суждения об интересующих нас обстоятельствах. Как бы то ни было, я убежден, что случай тут ни при чем, да и дьявол — тоже.

— Если это не дьявол и не случай, то, значит, Провидение, — сказала госпожа Франшар. — Таково, действительно, мнение нашего священника, а он — святой человек, — прибавила она с убеждением.

— Сию минуту мы вернемся к этому разговору, — снова начал я, посмотрев на больную. — Кризис, который я предвижу, мне кажется близким, и необходимо наблюдать за состоянием m-lle Франшар. Не беспокойтесь ни в каком случае, ни в каком случае: понимаете? — сказал я с ударением. — Доверьтесь мне.

Я заметил, что m-lle Франшар стала спокойнее; лицо ее сделалось менее красным; слова произносились реже; глаза закрывались. Я в первый раз внимательно посмотрел на нее. Да, это была та молодая девушка, которую описывал Леир: с правильными чертами лица, с тонким носом, маленьким ртом, длинными каштановыми волосами и темно-золотистыми глазами, выражение которых, без сомнения, изменилось от лихорадки; однако взгляд их не утратил кротости.