Кораблевская тетка - [6]

- А и подросли мы с вами с тех пор, Клава! - улыбаясь в ответ, сказал Апахалов, чувствуя какую-то невольную приязнь одновременно и к этой немолодой смешливой женщине, с такой бережной нежностью наклонившейся минуту назад поцеловать тетю Пашу, и к той, почти забытой им девочке Клаве в негнущемся приютском платье, с обрубленной, как ножом, челкой на лбу.

- Даже утешительно наконец на настоящего племянника посмотреть. А то у тетки тут по поселку "племянников", "племянниц" да "внучат" вроде меня не одна сотня ходит!

- Только и слышу, - поддакнул Апахалов, - то Соня, то Мукасей, то Клава, то Мотька...

- Какой же еще Мотька? - перебила, оборачиваясь к тетке, Клавдия Андреевна. - Этого что-то не помню.

- Как какой? Ну, Мотька. Который в пекарне работал.

Клавдия припомнила:

- Ах, с хлебозавода?.. Она вам это рассказывала?

Тетка, отмахиваясь, буркнула:

- Что тут рассказывать?

- Да она вам, наверное, ничего и вообще-то не рассказывала? Ясное дело, ничего...

Тетка всполошилась, нахмурилась:

- Пожалуйста... Ни к чему... Это зачем? Мое дело какое: возиться с ребятишками...

Она сердито отвернулась от Клавдии Андреевны и обращалась теперь к Апахалову:

- Это она хочет про то время: про фашистскую оккупацию. Детских садов, конечно, не стало. Матерей на работу гоняли. О мужчинах и говорить нечего. А ребят куда девать? Вот мне то одна приведет, до вечера оставит, то другая, а то и сами приходили... Набралось штук десяток бесенят, а после даже и до тридцати доходило, ну мы с ними и пойдем в рощу гулять, пока матери на работе... Или вообще до вечера. Гуляем в нашей роще, сядем в кружок, песни поем. В игры играем. Книжку почитаем вслух. Басню учим. Или новую песенку. Тем более у меня голос природный!.. - Тетка, усмехаясь, покачала головой и вздохнула.

- Правильно, - тихо подтвердила Клавдия, - советские песни учили. И Первое мая в роще праздновали. - Она, выпрямившись, смотрела прямо в лицо тете Паше. - Да еще и кормили к тому же...

- Ну, матушка, - сердито нахмурилась тетка, - это уж ты такие глупости говоришь... Чем это я их кормить могла? У самой ничего не было. Вот раз про Мотьку разговор - так это правда. Он на фабрике-пекарне работал. Я к нему пришла и говорю: "Так и так, Мотька, ребята голодные. Не знаю, какой ты сейчас есть человек, а мальчишка ты был довольно вредный, но все-таки, кажется, честный чертенок. Как, говорю, совести у тебя осталось немножко?" - "Сколько было, столько, говорит, и осталось, в аккурат". - "Ну, говорю я, тогда доставал нам хлеба, ребят кормить". Он мне говорит: "Тетка Паша, а вы представляете себе, какой тут каторжный контроль фашисты установили, что даже на месте куска хлеба съесть нельзя, не то что вынести?" А я говорю: "Ребятам-то какое дело до твоего контроля: они есть хотят, ты как-нибудь сделай, потихоньку". Он хохочет, дуралей: "Тетя Паша, вы нас врать отучали, а теперь пришли воровать учить!" Я говорю: "Как это воровать? Это они у нас хлеб грабят, а ты только законно будешь обратно свое брать для наших ребят, а не то что воровать". Мотька тогда говорит: "Ладно, тетя Паша, если я начну в одиночку каждый день, это самое, обратно законно у них брать, то меня тут же в гестапо стащат и к стенке поставят. Надо мне с товарищами сговориться..." С тех пор каждый день они мне то две, то три буханки хлеба доставляли. Как-то уж там через забор, что ли, то в какой-то колясочке детской вывозили, уж не знаю, а ребятам каждый день по куску хлеба всегда было... А ты забыла, Клава, какой Мотька!

- И никто тебя не тронул, тетя Паша? - тихо спросил Апахалов. - Ведь видели же вас, как вы в рощу ходили и так далее?

Клавдия Андреевна негромко вставила:

- Ну, тут я могу лучше объяснить. Не тронули потому, что знали: кто тетку тронет, долго не проживет. Все равно убьют.

Тетя Паша посмотрела на нее с некоторым удивлением:

- Пожалуй, и правда. Что ты думаешь?..

Наконец Клавдия Андреевна заговорила с теткой о своих делах. У них условлено было заранее отправиться сегодня навестить вместе один из комбинатских детских садов.

Апахалов не стал дожидаться, пока подадут машину, попрощался и потихоньку пошел домой.

Во дворе теткиного дома Санька Смородин с товарищами, громко разговаривая и смеясь, кололи и складывали к крылечку дрова. Соня уже вернулась из школы и теперь хозяйничала на кухне. В столовой ребятишки вчетвером, сидя на корточках, пыхтели от напряжения, стараясь усадить какой-то зеленый стебелек в громадную глиняную банку...

Тетка возвратилась скоро, видно, что спешила. Быстро поднявшись по ступенькам крыльца, она дышала часто и коротко. Уже войдя в комнату, раза два попыталась вздохнуть поглубже, прижимая руку к груди, и сказала как то удивленно "Сердце, Сереженька!.." - и сейчас же махнула рукой.

За обедом опять было не до разговора то кто то приходил, то тетка сама начинала рассказывать к слову про кого-нибудь. И Апахалов уже не удивлялся нисколько, когда она, путая прежние мальчишеские клички с почтенными именами отчествами, рассказывала про самых почтенных и уважаемых в городе пожилых людей.

Дольше других засиделся за вечерним чаем какой-то доктор Леонтий Михайлович. Проводив его до прихожей, тетка вернулась, хитро усмехаясь.